Александр Борянский - Время покупать черные перстни

Каким-то непостижимым образом все догадались, что доктор влюблен в Катю. А вот относительно нее мнения разделились. Одни считали, что она его терпеть не может, и именно поэтому каждое его появление вызывает такой всплеск ее разрушительных сил. Другие, наоборот, полагали, что Катя к доктору неравнодушна, и ее внутренние катаклизмы объясняются тем, что она сердится на него за робость. По ее лицу и поведению разгадать загадку было невозможно. Она в основном сидела в палате, по коридору проходила быстро, ни на кого не глядя, с замкнутым, хмурым лицом.

У самого доктора в эти дни вдруг не оказалось ни минутки свободной. Заведующий отделением срочно выехал на областное совещание, два врача вдруг ушли на больничный, в том числе здоровяк Дроздов, который в жизни никогда не болел. Владимир Петрович остался вдвоем с Гвоздиком, вчерашним студентом. Пришлось отменить все плановые операции, делать только экстренные, и они прошли на диво удачно. Дел было невпроворот, Владимир Петрович, можно сказать, дневал и ночевал в больнице. И батареями занимался, и другими хозяйственными вопросами, в частности, пришлось разыскивать тетю Пашу, которая ушла в глухое подполье.

За всеми этими делами он как будто и не думал о Кате, но присутствие ее ощущал в душе постоянно. Самое волнующее и ужасное было то, что он никак не мог придумать, что нужно сделать, чтобы перешагнуть разделяющую их грань. А между тем время выписки Кати приближалось, еще день-два — и она уйдет, растворится в необъятном людском океане, а он так и не осмелился заговорить с ней. Его останавливало воспоминание о ее прекрасном лице, неизменно обращенном к нему с отчужденным и хмурым выражением.

В тот день, когда он сообщил Кате о завтрашней выписке, в отделении все замерло в ожидании. К вечеру зацвел огромный куст китайской розы, почему-то никогда раньше не дававший бутонов. В густой темно-зеленой глянцевой листве распустились прекрасные цветы, алые, как кровь. Они удивительным образом украсили строгую белизну больничного коридора, пробуждая у тяжелобольных утраченную веру.

В день Катиной выписки с утра моросил легкий, теплый дождь. Владимир Петрович прыгал через лужи, настроение у него сделалось отчаянно-веселое, хотя к этому, вроде бы, ничего не располагало. После обхода он был очень занят, а потом, проходя мимо Катиной палаты, остановился, как громом пораженный, — ее постель была пуста и застлана чистым бельем. Вот и все! А на что он, собственно, надеялся? Что эта гордая, прекрасная женщина сама с ним заговорит? Вот это действительно было бы чудо. Весь мир вокруг показался ему пустыней, а жизнь — лишенной всякого смысла.

К вечеру тучи сгустились до черноты, дождь усилился и разразилась страшная гроза. Молнии так и сверкали, одна из них расколола многолетний дуб под окном седьмой палаты. Здание больницы сотрясалось, можно было подумать, что оно притягивает все электричество, скопившееся над городом. Больные сидели в темноте и шепотом рассказывали вновь прибывшим все про Катю и доктора.

Поздно вечером Владимир Петрович, который весь день не находил себе места, вышел на улицу. Он помнил Катин адрес из больничных документов, и ноги сами понесли его туда. Гроза кончилась, но дождь не прекращался, он падал и падал с неба, как будто кто-то огромный горько плакал там, наверху. Владимир Петрович сразу же вымок, но не замечал этого. Он ходил вдоль Катиного дома, вглядываясь в окна. Было чувство, что он теперь навеки прикован здесь, и от этого сладко ныло сердце. Внезапно позади раздался голос:

— Господи, что вы здесь делаете? Вы же совсем промокли!

Он обернулся. Перед ним стояла Катя. Свет фонаря падал на ее лицо, оно казалось юным и нежным. Глаза ее сияли. Они смотрели друг на друга и молчали. Волшебное нечто, притянувшее их так близко, теперь, совершив свое дело, ослабило напряжение. Все замерло вокруг. Прекратился дождь, умолк лай собак. Сама собой утихла ссора в соседнем доме. Ребенок, плакавший весь вечер от каких-то своих младенческих огорчений, успокоился и заснул. В эту ночь в огромном городе не было совершено ни одного злодейства. Утром засияло солнце и в чистое небо вознеслась огромная сверкающая радуга.

Борис Зеленский

Весь мир в амбаре

Пролог

— О, Шарлотта! — заламывая руки, вскричал бедный граф. — Я потерял все состояние на черепашьих бегах!

— Знаю, дорогой, знаю! А теперь разреши тебе представить Ридикюля Кураре!

Шарлотта подвела юношу в клетчатом пиджаке, автомобильных крагах и кепи с помпоном.

— К вашим услугам, милорд! — Клетчатый кивнул и щелкнул каблуками. — Сыщик-любитель, работаю по совместительству. Основное занятие — ловля рыбы в мутной воде!

— Браво, молодой человек! — похвалил граф. — Я сам рыбак и вижу вас издалека. Еще я вижу, что вам можно доверить мою тайну и мою честь!

— Забудь про гипнопедию! — Кондратий вынул из кармана полевой куртки патрон, похожий на тюбик губной помады. — Это — последнее слово медицины, «адаптизол».

Он вытряхнул на ладонь несколько цветных шариков. От шариков приятно пахло мятой и ванилью.

— Препарат синтезирован нашими соседями из Института Силы Знания. Достаточно принять одно драже — и ты без дополнительных затрат вживаешься в образ коренного жителя той планеты, на которую выписано командировочное удостоверение. Нервная система начинает воспринимать происходящее, будто дело происходит на Земле или, по крайней мере, на землеподобной планете. Какой-нибудь семиглазый телепат с Феномены покажется тебе родным дядей. И без гипнопедии поймешь, о чем он толкует. Но это еще не все!

Зурпла поднял палец:

— Самое интересное свойство адаптизола — аборигены тоже принимают тебя за аборигена! По образу и подобию! Как такое получается, мне не совсем понятно, коллективный гипноз или радиационная магия, но за действие ручаюсь!

— А что потом? Когда домой вернемся? Константа не будет выглядеть в моих глазах форменной… э… семиглазой телепаткой?

— Побочные эффекты отсутствуют. Знакомый медик, презентовавший адаптизол, гарантирует это однозначно. Одно драже — одни сутки универсальной приспособляемости. Правда, клинические испытания не закончены…

— Ладно, давай сюда свои пилюли. Ты же знаешь, как я «люблю» нуль-перелеты! Глядишь, адаптизол поможет перенести мне кошмар, который зовется «переходом через подпространство»!

— Сомневаюсь. Ясно было сказано: побочные эффекты отсутствуют!