Иван Ефремов - Румбы фантастики. 1989 год

Близилась ночь, и пора было подумать о ночлеге. Мы переправились через широкую реку по указанному на карте броду, и я решил, что можно остановиться на берегу — если верить карте, зверье здесь не водилось.

Глава девятая

— Это все довольно странно, — сказал я развалившемуся под деревом Пирату. — Ты и не представляешь, тип хвостатый, до чего это странно. Что же это ваш мир со мной делает?

Пират постучал хвостом по земле. Я вздохнул и посмотрел вниз, на берег, на этот нетоптаный песок, уютный и желтый. К такой реке прекрасно подошел бы чистый закат с длинными тенями и той особенной, прозрачной красотой нетронутых человеком мест. Стоять на обрыве, смотреть на сине-розовые облака, и чтобы ладонь лежала на плече симпатичной девушки вроде…

Я чертыхнулся и засвистел сквозь зубы «Серый рассвет» — неофициальный марш контрразведки, слова Кропачева, музыка Поллока, того, что служил в третьем десантном «Маугли».

Туман и мрак впереди,

веселых писем не жди

и девчонкам не ври, что герой…

Вновь только служба и ты,

и будут наши кресты

то ли на груди, то ли над тобой…

Я не понимал себя, злился на себя, не в силах понять, что со мной происходит. Пейзаж? Но я и раньше не упускал случая полюбоваться закатом или океаном. Что же происходит?

Кати бежала по берегу, в ее руках звенели котелки, которые она взялась вымыть, уверяя, что это ее обязанность. Видно было, ясно было, в глаза лезло, что для нее это не только особо важное и опасное задание, а еще и откровенная веселая радость двадцатилетней девчонки, вырвавшейся в красивые и таинственные места. Ей это простительно, но я-то, я-то! Суховатый, педантичный, привыкший переводить почти все впечатления на язык строгих формул, Командор, служака, мастер своего дела! Что делать, если твоим противником оказался ты сам? Кто я такой, чтобы пытаться перевернуть этот мир? Кто сказал, что его нужно переворачивать?

Людям это нужно, подумал я. Они люди — и те, кто скачет на чудовище с копьем наперевес, и те, кто чьей-то идиотской усердной волей превращены в вурдалаков, и те, кто шел на смерть, защищая относившихся к ним с издевкой обывателей. Все они должны поверить в то, что Разум — это обязательно добро, как должны в это поверить и те, кто их создал, неизвестные, непонятные, могущественные пришельцы, не нашедшие кошку в светлой комнате, не понявшие, что для того, чтобы быть человеком, не обязательно подчас иметь за спиной тысячу лет истории и тысячу поколений предков. Сколько работы, и какой…

Кати подошла к палатке, сложила котелки на брезент. Пират притворялся, будто пакеты с едой его нисколечко не интересуют. Быстро темнело. Я набрал приличную охапку сушняка, запалил костер, как делал когда-то в тайге, и оказалось, что Кати видит костер впервые в жизни…

Скоро стало совсем темно, от реки тянуло прохладой. Над горизонтом прополз золотой треугольник и исчез в зо-лотой вспышке. В лесу совсем по-сибирски ухала сова. Как давно все же это было — тайга, темные, поросшие соснами холмы, рявканье рыси, крупные звезды, Млечный Путь…

— Никак не могу привыкнуть, что нет звезд, — пожаловался я, как будто она могла меня понять.

— А что такое звезды? — тут же спросила она.

Я рассказал ей про звезды — какие они блеклые, тусклые над нашими городами и какие они большие, колюче-белые, когда усыпают небо над тайгой, над степью. Как сверкает Млечный Путь, пояс из алмазов. Как над атоллами светит Южный Крест, как в старину моряки находили верный путь по Полярной звезде. Рассказал, каким разным бывает Солнце, какой разной бывает Луна, как катаются на досках по гребням волн, как ныряют за жемчугом. Мы сидели у костра, искры ввинчивались в темноту над нами, она слушала это, как сказку, и мне самому показалось, что это сказка…

— Ты там кого-нибудь оставил? — спросила она.

— Целый отдел, — сказал я. — Кучу жизнерадостных типов, которые сейчас завидуют мне и гадают о моей участи.

— Я не про то. У тебя там была девушка?

— Конечно нет.

— Все-таки «конечно»?

Я познакомил ее со своими взглядами на этот предмет, с жизнью, свободной от лирики, а потому веселой и спокойной.

— Ну разве так хорошо? — спросила она тихо. — Я понимаю, у нас, но там, где у вас есть все это, где вы все можете и вам все подчиняется…

— А чем плохо? — спросил я. — Если бы я там кого-нибудь оставил, сейчас было бы труднее…

Я обнял ее. Она не изменила позы, не пошевелилась, и я убрал руки. Это была последняя попытка убежать от себя самого, остаться прежним, незыблемым сухарем. Поняла она это или нет?

— Опять ты все испортил, — тихо, грустно сказала Кати. — Если бы ты обнял меня раньше, когда рассказывал о звездах… Ну зачем ты все испортил?

Она поднялась и ушла в палатку. Я достал из машины одеяло, закутался в него и улегся рядом с прогорающим костром. А что еще оставалось делать?

На рассвете тронулись в путь. Петляли и плутали мы отчаянно. Неплохо, конечно, иметь при себе прекрасную карту, где указаны все тропы и едва ли не каждая рытвина на дороге, но если никто прежде не ездил по этим дорогам… Будь вместо джипа вертолет, не осталось бы никаких затруднений, но вертолета не было. Компаса тоже. Когда я при сборах заикнулся про компас, Ламст и Отдел воззрились на меня с такой обезоруживающей наивностью, что я смешался, пробурчал что-то непонятное и сделал вид, будто ужасно озабочен вопросом, как лучше разместить в машине снаряжение. Не было у них компасов. Так что по сравнению с нами Колумб был в лучшем положении — от него требовалось всего лишь плыть и плыть на запад, а единственной трудностью было поддержание порядка на борту. У нас на борту царила идеальная дисциплина, но с навигацией обстояло хуже — рыскали без руля и без ветрил…

Вурдалачьи Леса невольно внушали уважение. Это действительно были Леса с большой буквы, густые, неприветливые, извивавшаяся то среди зарослей, то среди унылых серых болот дорога сузилась до ширины джипа и стала, собственно, звериной тропой. И это вовсе не метафора, какие-то звери здесь водились, не те доисторическо-мифические чудовища — таким здесь просто не повернуться, — а обыкновенные лесные звери, о которых мимоходом упоминалось в папке «Разное». Пират их чуял…

Сосны в зеленой паутине лишайника, мрачная непроглядная стена леса, заросли странных голубых кустов, усеянных желтыми шариками, чей-то четырехпалый след на влажной земле у ручейка, поджарая длинная тень, мелькнувшая в редколесье слева, тишина, деревья, деревья, тишина… Кати молчала, придвинувшись вплотную ко мне, чтобы и локоть не выступал над бортом машины. Я сам поймал себя на желании поднять брезентовый верх, а кобуру расстегнул уже давно.