Марина Дяченко - Рассказы

Над столом, в переплетениях винограда, светилась лампочка в подвижном шлейфе мошек, ночных бабочкек, прочей летающей живности. Хозяина звали Анатолий. Отчества он не назвал, наоборот – просил называть его просто Толей, но на такое панибратство у Миши не хватало духу. Так называемый Толя был немолод, сухощав, под два метра ростом, с печатью давней властности на угрюмом загорелом лице. Так, наверное, выглядят императоры в изгнании или партийные боссы на пенсии. Во всяком случае, имя «Толя» шло ему не больше, чем жирафу розовый бантик. Коренастых близнецов звали Вова и Дима, и, вопреки Мишиному предположению, они не были сыновьями хозяина. Ни сыновьями, ни племянниками, а кем они приходились одинокому хуторянину – неведомо. Не то гости, не то наемные рабочие. Миша и не пытался понять. Молчаливая женщина Инна не была хозяину ни женой, ни подругой. Скорее, домработницей, но Миша и в эти отношения не собирался вникать. Не его дело. Зато говорливая женщина, явившаяся на хутор из Смирново, была здесь желанной гостьей, и в разговоре это неоднократно подчеркивалось. Женщину звали Прокофьевна, она была старше всех, но и веселее всех, округлая, подвижная, с румяным морщинистым лицом. Именно она, а не хозяин, доброжелательно расспрашивала Мишу обо всех его дорожных неприятностях, цокала языком, сочувственно кивала головой:

– Ну, обычное дело, я с мужиками поговорю, у нас механизаторы знаешь какие, на честном слове наловчились ездить, потому как запчастей нет, соляры нет, а работать надо.

– Так то трактор, – сказал близнец Вова в синей футболке. – А то Альфа-Ромео.

– А какая разница? – удивился близнец Дима в зеленой рубашке. – Лишь бы руки у человека стояли как надо.

– У меня руки не стоят как надо, – признался Миша. – Я только уровень масла могу измерить.

– Так зачем же рисковать и ездить в одиночку? – спросил Анатолий. Его манера говорить заметно отличалась от речи остальных. Точно, бывший партийный босс, подумалось Мише.

– Еще повезло тебе, – сказал Вова, – что не среди леса заглох. А то ночевал бы под сосенкой.

– Повезло, – легко согласился Миша. – Приключение. А про себя подумал – упаси меня Боже впредь от таких приключений. Хорошо еще, что поехал без Юльки. Нет, больше не возьмусь, ну его.

– Я пойду, – после недолгого молчания сказала наконец Прокофьевна. – Поздно уж, Толечка, спасибо тебе за угощение, когда уже ты к нам выберешься…

– Выберусь, – пообещал Анатолий. Таким тоном и Миша говорил случайным приятелям: созвонимся… И все прекрасно понимали, что никто никому не позвонит.

Прокофьевна боком вылезла из-за стола – скамейки были вкопаны в землю. Вова и Дима вскочили, как по команде, Анатолий поднялся тоже, пошел провожать к калитке. Молчаливая женщина Инна принялась собирать со стола пустые тарелки.

– Может быть, еще чаю?

– Ага, – Миша поспешно кивнул. – Сейчас я только прогуляюсь… Тропинка была узенькая, а трава вокруг – росистая, шаг враво-шаг влево – и кроссовки мокрые, хлюп-хлюп.

– Счастливо, Прокофьевна, – сказал хозяин от ворот. – Малым привет передавай.

– Счастливо, Толь. Спасибо… тебе.

– Сама понимаешь – не за что. Прокофьевна хотела еще что-то сказать, запнулась, будто смутившись, вышла за ворота и зашагала по дороге. Глядя ей вслед поверх невысокого забора, Миша поразился, как это ей не страшно. Дорога через лес, километров пять, ночь кругом… И близнецы эти – ну хоть кто-нибудь догадался проводить! Велосипеды же есть у них… Невольно задержав дыхание, Миша потянул на себя деревянную дверцу с сердечком. Впрочем, смердело весьма умеренно; не розами, конечно, пахло, но в дороге Миша видел такие сортиры, что по сравнению с ними… Небо закричало. Крик был острый и направленный, крик был подобен иголке, и, нанизанный на ледяное острие, Миша не мгновение ослеп и оглох. Болезненной судорогой перехватило живот, и чудо еще, что, потеряв равновесие, Миша не свалился в поганую яму. Крик иссяк. Миша наощупь выбрался из сортира. Возвращаясь по узкой тропинке, он несколько раз оступился, так что кроссовки, конечно, промокли. Еще простудиться недоставало. За столом сидел один Анатолий. Близнецы куда-то сгинули, Инна мыла посуду. Мишина чашка стояла полная и уже чуть-чуть остыла.

– Эй, что это кричало? – спросил Миша как можно веселее. Инна не обернулась от своего таза. Анатолий пожал плечами:

– Птица, наверное…

На рассвете Инна села на велосипед и поехала в село за хлебом. Вова и Дима красили сарай, Анатолий оставался в доме; на столе дожидались стакан молока, ломоть сыра и кусок хлеба. Миша позавтракал без аппетита – ночь выдалась нервная, душная, раскладушка досталась продавленная, сны приходили нехорошие. Все утро ушло на возню с машиной. Ни запах леса, ни солнце, ни живописное хозяйство Анатолия уже не радовали. В чем суть поломки, Миша так и не понял, хоть и провел несколько часов, то копошась под крышкой капота, то листая авторитетную книгу «Иномарки». К обеду, когда Миша совсем устал и отчаялся, вернулась Инна, и с первого же взгляда Миша заподозрил неладное.

– Что-то случилось? Инна кивнула, не глядя. Позвала, обращаясь к раскрытому окну на втором этаже:

– Толя! Толь! Хозяин высунулся до пояса:

– Что?

– У Прокофьевны инфаркт, – буднично сообщила Инна. – Похороны завтра. Из-за сарая вышли одинаковые Вова и Дима в одинаковых белых майках, только у одного в руках была малярная кисть, а у другого – валик.

– Как же так? – беспомощно спросил Миша. После слов Инны прошла уже целая минута, и считать, что ослышался, больше не имело смысла.

– Ай-яй-яй, – сказал, кажется, Вова. – Жалко. Анатолий, ни слова ни говоря, прикрыл шторы. Через несколько секунд его высоченная фигура обнаружилась на пороге.

– В котором часу похороны?

– В два, – сказала Инна.

– Так, – сказал Анатолий. Миша закрыл капот. Побрел к дому, сел на краешек скамьи.

– Так, – повторил Анатолий. – Ты с невесткой ее говорила насчет поминок?

– Да, – Инна кивнула. – Продуктов не надо. Денег я дала.

– Она что, болела? – не к месту спросил Миша. Анатолий вздохнул:

– Да нет, здоровая баба, ты же видел. Жизнь – такая штука… Тачку свою починил?

– Нет, – сказал Миша тихо. – Я вообще не знаю, что с ней. Все в порядке, а не заводится… Я думал помощи попросить, ну, у водителя какого-нибудь, механизатора…

– Организуем тебе механизаторов. Ладно, давай обедать. И сели за стол. Разговор сперва был все о Прокофьевне – какая она была славная тетка и как ее родственники теперь будут делить наследство. Оказывается, младший сын Прокофьевны уже три месяца сидел в тюрьме, и приближался суд, и, по всему выходило, что парню впаяют по первое число. Пьяная драка со смертельным исходом. От Прокофьевны разговор свернул на хозяйственные темы; реплики раздавались все реже, под конец обеда слышно было только звяканье вилок да сипение закипающего чайника. Миша гонял мух, кружившихся над столом, и тупо думал о том, что еще вчера вечером Прокофьевна сидела на этой вот скамейке, напротив. И обещала помочь Мише с машиной. И еще думал, что любой ценой нужно добираться до телефона и дозваниваться Юльке и маме. Потому что скрыть «приключение» уже не удасться, они будут ждать его уже сегодня вечером. Плохо. С маминым-то сердцем, с Юлькиной фантазией… После обеда Анатолий неожиданно позвал всех к себе. В его комнате обнаружилась видеодвойка «Панасоник»; расставили скрипучие стулья, уселись перед экраном, и хозяин вытащил из старого комода кассету с суперновым голливудским боевиком, отчего у Миши сам собой разинулся рот – фильм считался еще не дошедшим до проката. Каким образом кассета попала в комод к Анатолию, оставалось только гадать. Близнецы смотрели кино по-детски азартно, Инна – равнодушно, а хозяина Миша не видел, потому что он, как самый высокий, сидел у Миши за спиной. Наконец, изрядно потрепанные герои остались наедине, и на фоне их затянувшегося поцелуя по экрану поползли титры.