Борис Каминский - Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

- Владимир Ильич, Борис Степанович, я готов вам всячески содействовать, но не могли бы вы пообщаться с заведующим нашей кафедрой, профессором Умовым? Речь идет как - никак о феноменальном изобретении!

Пообщаться с профессором входило в платы переселенцев. Более того, они как раз хотели просить Усагина организовать эту встречу.

- Но мы ставим условие - господину профессору надо продемонстрировать один готовый прибор. Предельно простой. Из лампы накаливания с плохим вакуумом. А без этого никак нельзя.

С таким условием Иван Филиппович согласился, но попросил не афишировать его участия. Именно на это и рассчитывал Федотов. Успех надо было закреплять. Не грех было и поделиться, особенно осознавая - радиолампа в том виде, как ее знали переселенцы, была плодом очень многих талантливых изобретателей и ученых.

- Иван Филиппович, вы не будете возражать, если мы попросим Вас провести все измерения прибора, и опубликовать результаты?

Не очень настойчивые возражения по поводу подписи, разрешились легко - подписантам должны быть все принимающий в этом процессе участие, в том числе и профессор Умов.

- И еще, публикации должны появиться только после подачи заявок на привилегии. На этом стоим незыблемо. Кроме того, надо полагать, вы представляете, сколь много изобретений будет порождено этим прибором?

Намек был понят.

***

Вечернее солнце еще висело на горизонтом, но под полозьями уже поскрипывал снег. Все в природе было таким, когда днем веет весной, а к вечеру возвращается зима, но не полноценная, а будто уставшая, обессиленная. В такт неспешного движения саней, мимо проплывали дома и домишки. Вокруг все было знакомо. После сытного обеда и рябиновки на душе царило умиротворение, какое бывает, после окончания сулящего успех дела.

Вспоминая разговор с Усагиным, Владимир Ильич вновь и вновь вспоминал - он дарил! Дарил, и это взывало восторг у такого милого человека. На мгновенье ему показалось, что все трудности позади, что впереди только захватывающие перспективы. Диссонансом прозвучала мысль о неизвестном человеке за океаном, что возможно прямо сейчас испытывает такую же лампу. Потом мелькнула мысль о Усагине.

- Борис, я конечно не против, но как ты решился рассказать Усагину все тонкости?

- Ты сомневаешься в его порядочности?

- Ну ... люди в этом времени честны, а потом... мне показалось, что он хороший человек.

- М-да. Сильно сказано. Ильич, проходимцев в этом мире не меньше и не больше, чем в нашем.

- Но почему? Как можно такое утверждать? - с горячностью начал Мишенин.

Глянув на математика, Федотов с тоской продекламировал:

И светел полуночный зал,

Нас гений издали приметил,

И, разглядев, кивком отметил,

И даль иную показал.

Там было очень хорошо,

И все вселяло в нас надежды,

Что сменит мир свои одежды.

Тра-ля- ля- ля, ля-ля, ля-ля.

- Эх, Ильич, Ильич. Природа человека - это, считай, мировая константа. Генетика, брат. Отсюда пропорции между праведниками и негодяями не меняется, по крайней мере, последние пару тысяч лет.

- Так уж и не меняется?

- А ты мог бы душой принять Иллиаду, сместись соотношение между добром и злом?

В чем-то Борис был прав, это констатировала математическая логика, но, как же тогда все его мысли о сегодняшнем и его родным времени? Неужели он так сильно ошибался и в природе все цинично-предопределено? На душе стало тоскливо.

У Федотова же от упоминания о Илиаде, по ассоциации мелькнула любопытная мысль:

- Вова, а ты не задумывался, что инквизиция проводила грандиозный социальный эксперимент по изменению природы человека? Лысенковцы, блин, хреновы.

- Борис! Ты о чем, какой эксперимент?

Такой зигзаг мысли товарища мгновенно отвратил математика от горестного состояния души.

- Помнишь, ты как-то высказался, что наш социализм, был грандиозный социальным экспериментом. Ты тогда еще говорил о культурном воздействии. В этом смысле разве деятельность инквизиции не была экспериментом даже большего масштаба? В логике прореху найдешь?

Борис вопросительно посмотрел на математика.

- Положительных результатов ты не учитываешь? - голос Мишенина был сух.

- Учитываю, как и положительное в нашем социализме, но геном от этих воздействий, ни каким образом не изменился. Что касается Ивана Филипповича, так бывают люди и бывают люди. Усагин украсть не может, а готовых стырить у тебя кошелек тут прорва, как и стыривших у нас общенародную. Та же шпана, их морды ты каждый день по ящику видел, - съязвил в конце Федотов.

Ильич насупился. Напоминания о воровстве власти в РФ действовали на него угнетающе, будто его самого уличали в чем-то постыдном. От этого в душе поднимался протест, хотелось, что бы при нем так не говорили. Буд-то подслушав его мысли, Борис решил закончить этот разговор.

- Ильич, не парься, все будет нормально. На ближайшее время слово свое Усагин будет держать крепко, да и посмотрим мы за ним.

- Как посмотрим? Мы будем следить?

Мишенин с ужасом представил, как сырой ночью он смотрит за окнами чужой квартиры.

- М-да, Ильич! - вздохнул Федотов. - Присматривать можно самыми разными способами.

***

Позже состоялся разговор с деканом факультета Николаем Алексеевичем Умовым. Профессор оказался сторонником теории мирового эфира. В своей докторской диссертации русский ученый обосновал понятие вектора потока энергии. К сожалению, в мире переселенцев чаще звучал частный случай этой теории - вектор Пойтинга, описывающий вектор потока электромагнитной волны. Свою работу Умов опубликовал за двадцать лет до господина Пойнтинга.

Действительный статский советник Его Императорского Величества профессор Умов не удовлетворился только грандиозностью перспектив 'изобретения'. Он потребовал раскрыть источник знаний переселенцев. На что Федотову пришлось жестко заявить, что сделать такового он не может ни при каких обстоятельствах, по причинам политического характера. Борис, не говоря ничего конкретного, дал понять, что раскрытие данного условия может привести к гибели людей уважаемых и достойных. Благо в научных кругах к противникам царизма было весьма благоприятное отношение. Уважаемому профессору пришлось с большим неудовольствием отступить.

Борис понимал, что отступление это временное. Слишком много разного рода сведений они по неосторожности успели выложить. Каждое 'откровение' можно было легко объяснить, но их поток требовал принципиально иного обоснования. Оговорок же было множество. Борис как-то произнес 'частота двести килогерц', а Мишенин упомянул об атомном ядре. Для жителя их мира в этом не было ничего необычного, но в девятьсот пятом году единицы частоты 'Герц' еще не существовало. Большинство инженеров мира считало атом неделимым, а сомнения относительно этой парадигмы только-только появились в научной печати.