Майкл Суэнвик - Кости Земли

Патрик чуть улыбнулся.

– Да, но ведь должно быть что-то, на что мы надеемся. Чтобы впереди маячила какая-то идея.

– Да ради Бога! Самая простая идея – от чего вымерли динозавры.

– Большой метеорит. Приливные волны, ураганы, ядерная зима, пищи нет. Конец.

– А крокодилы выжили. Некоторые из них стали огромными. Птицы выжили. А ведь, строго говоря, они тоже динозавры. Что сделало наземных ящеров такими чувствительными к последствиям падения метеорита? Я, например, не могу отделаться от мысли, что это связано с утерей ими разнообразия на протяжении последних миллионов лет мезозоя.

– Но здесь же полно динозавров! – запротестовала Кати.

– Полно отдельных особей. Но по сравнению с предыдущими эпохами совсем немного видов. И те, что остались, очень чувствительны к изменениям окружающей среды.

– Я этого не замечаю, – сказал Патрик. – Они кажутся такими здоровыми, выносливыми. По-моему, они прекрасно адаптированы к окружающей среде.

– Может быть, даже слишком адаптированы. Чаще всего вымирают как раз те виды, которые занимают четко определенную нишу. Они не в состоянии выжить, если эта ниша внезапно меняется или пропадает вообще. Именно поэтому столько видов исчезло в двадцатом веке, несмотря на то, что поголовное истребление животных, практиковавшееся в веке девятнадцатом, свелось практически к нулю. Когда люди уничтожают среду обитания, животному становится некуда идти.

Они проговорили до полудня, потому что могли себе это позволить. Хижина построена, еды хватит на неделю, можно даже не залезать в привезенные из дома запасы. А главное – так хотелось вновь почувствовать себя студентами, пусть и вдали от университета. Учеба придавала уверенности в себе, лекции и обсуждения – забытое чувство сотрудничества. Все становилось на свои места.

Тут кто-то сообразил, что время к обеду, а посуда не мыта. И все бросились убирать и готовить, согласно утвержденному только что расписанию.

Тамара задержалась, чтобы перемолвиться словечком с Лейстером.

– Снимаю шляпу. Ты собрал всех воедино. Я уж и не думала, что это возможно.

Лейстер взял ее руку, легонько поцеловал один из пальцев и не отпустил. Он чувствовал себя мошенником. Лейстер и в палеонтологи-то подался частью из-за того, что общаться с динозаврами легче, чем с людьми. Притворяться было очень неприятно.

– Я думаю, мне помогла прошлая ночь.

– Прошлая ночь прошла чудесно, – улыбнулась она, – но она просто случилась, вот и все. А это утро ты явно продумал.

– Ну, может быть, немножко, – согласился палеонтолог. – Проблема в том, что, когда ты начинаешь просто выживать, мир вокруг становится ледяным и враждебным. Нам необходима цель, чтобы перестать чувствовать себя горсткой человеческого тепла среди первобытной дикости. Тоненькой свечкой посреди ночи.

– Ты действительно считаешь, что научные исследования могут стать такой целью?

– Да. Во всяком случае, для меня. Может быть, потому, что в детстве я был очень одинок, и учеба являлась единственным, что держало меня на плаву. Поиск истины – прекрасный повод жить.

– Не слишком ли напыщенно?

– Возможно. Но я настаиваю на том, что знание лучше неизвестности.

Лейстср помолчал.

– Однажды я побывал в Уппсале, в Швеции. В кафедральном соборе я нашел надгробный камень Линнея.

– Ты имеешь в виду Карла Линнея? Создателя биологической классификации?

– Точно. Это был очень красивый надгробный камень: с ископаемыми белемнитами, перечеркнувшими его поверхность подобно двум кометам. Сам Линней даже не знал, что такое ископаемые. В его время Вольтер совершенно серьезно предполагал, что это – окаменевшие остатки еды пилигримов. И все же они находятся там, как два стража, поставленных самой Природой в благодарность за то, что Линней сделал для нее.

Он отпустил руку девушки.

– Почему меня это успокаивает? Не знаю. И все же это так.

После обеда Лейстер остался, чтобы поработать в коптильне, а Кати возглавила группу, отправившуюся делать первые наблюдения. Уходя, они смеялись и болтали, как дети. Беспечные и бесшабашные. Глядя им вслед, Лейстер почувствовал щемящую тоску, какую, наверное, чувствуют родители, впервые отправляя ребенка в самостоятельную поездку.

Он так хотел защитить их и не мог. Всех взбодрила вчерашняя ночь, но ни веселье, ни близость друг к другу не спасут от окружающих опасностей. Нужно постоянно быть настороже. В этом мире ночь принадлежит млекопитающим, но днем по-прежнему правят динозавры.

11

ЧУДЕСНЫЙ МЕЛ

Станция Ксанаду: мезозойская эра, меловой период, галльская эпоха, туронский век. 95 млн. лет до н. э.

Зал заседаний выстроили внутри утеса на берегу моря Тетис. Обычно одного вида через стеклянную стену было достаточно, чтобы поднять настроение и успокоить душу. Поэтому, несмотря на солидные расценки на использование зала, его бронировали на каждый божий день, вплоть до запланированного демонтажа. Но сегодня здесь царила пасмурная погода. Тоскливый дождь стучал в стекло, океанская вода казалась серой.

Гриффин сидел в кожаном кресле, размышляя о меле.

Только свойственный млекопитающим шовинизм заставлял людей считать динозавров важнейшими существами древности. Начиная с середины мелового периода и до наших дней, в реальности самым значимым и разнообразным было семейство известковых водорослей. Несмотря на микроскопические размеры, эти шарообразные растения украшали себя искусно построенными защитными пластинками из кальция. Теплые моря наполняли миллиарды известковых водорослей, которые жили тихой размеренной жизнью и, умирая, оставляли после себя свои маленькие щиты. Осколки их вместе с растительным и животным планктоном постоянно опускались на дно: непрерывный снегопад, каждую тысячу лет образующий на океанском дне шестидюймовый слой превосходнейшего мела. Белые скалы Дувра возникли в результате прилежной работы миллиардов поколений маленьких существ, ведущих спокойный, даже буржуазный образ жизни. Расчерченные классики и наивные, выполненные мелом копии «Тайной вечери» на асфальте, грамматические конструкции и математические уравнения на школьной доске, уверенный удар бильярдного кия по шару и крепкая хватка гимнаста на брусьях – все зависело от анонимных и безвозмездных пожертвований безымянных малюток.

Гриффин часто думал о них. Мысль о том, что столь незаметные жизни служили на редкость разнообразным потребностям высших форм, забавляла его. Он задавался вопросом – будет ли людское наследие хоть вполовину столь же ценным. Обычно подобные размышления успокаивали.

Но не сегодня.