Вероника Рот - Дивергент

– Как бы то ни было, твои страхи – редко то, чем кажутся на симуляции, – добавляет он.

– В смысле?

– Ну, ты действительно боишься ворон?

Он улыбается мне краешком рта. От улыбки его глаза теплеют настолько, что я забываю о том, что он мой инструктор. Обычный парень, который болтает о пустяках и провожает меня до двери.

– При виде вороны ты с криками бежишь прочь?

– Нет. Наверное, нет.

Мне хочется шагнуть к нему, без особого повода, просто узнать, каково это – стоять совсем рядом; просто хочется, и все тут.

«Ну и глупо», – произносит голос у меня в голове.

Я шагаю к Четыре и тоже прислоняюсь к стене, повернув голову набок, чтобы видеть его. Как и на чертовом колесе, я точно знаю расстояние между нами. Шесть дюймов. Я чуть наклоняюсь. Меньше шести дюймов. Мне становится тепло, как будто он делится со мной неизвестной энергией, почувствовать которую можно только вблизи.

– И чего же я боюсь на самом деле? – спрашиваю я.

– Я не знаю. Это можешь сказать только ты.

Я медленно киваю. Это может быть десяток разных страхов, но я не знаю, какой выбрать и даже есть ли среди вариантов верный.

– Я не знала, что стать лихачкой будет так сложно, – говорю я и через мгновение поражаюсь, что сказала это; поражаюсь, что призналась. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и внимательно слежу за Четыре. Возможно, я напрасно разоткровенничалась?

– Говорят, так было не всегда. – Он дергает плечом.

По-видимому, мое признание его не удивило.

– В смысле, быть лихачом.

– Что изменилось?

– Власть, – отвечает он. – Тот, кто контролирует обучение, задает стандарт поведения лихачей. Шесть лет назад Макс и другие лидеры изменили методы, сделав обучение более состязательным и грубым, якобы чтобы проверить силу людей. И это изменило приоритеты Лихости в целом. Спорим, ты не угадаешь, кто новый любимчик лидеров.

Ответ очевиден: Эрик. Его научили жестокости, а теперь он научит жестокости нас.

Я смотрю на Четыре. Обучение не повлияло на него.

– Если ты был первым в своем классе неофитов, – спрашиваю я, – каким по счету был Эрик?

– Вторым.

– Выходит, он был вторым кандидатом на лидерство, – медленно киваю я. – А ты – первым.

– Почему ты так думаешь?

– Из-за того, как Эрик вел себя на ужине в первый вечер. Завистливо, хоть и получил то, что хочет.

Четыре не возражает. Очевидно, я права. Хочется спросить, почему он отказался от места, которое ему предложили, почему он так противится лидерству, хотя кажется прирожденным лидером. Но я знаю, как Четыре относится к личным вопросам.

Я шмыгаю носом, еще раз вытираю лицо и приглаживаю волосы.

– Заметно, что я плакала? – спрашиваю я.

– Гм.

Он наклоняется ближе, щурясь, как будто изучает мое лицо. Улыбка растягивает его губы. Еще ближе, так что мы дышали бы одним воздухом… если бы я не забывала дышать.

– Нет, Трис, – отвечает он.

Его улыбку сменяет более серьезное выражение лица.

– Ты выглядишь просто железной.

Глава 19

Когда я вхожу, большинство неофитов – прирожденные лихачи и переходники вместе – сгрудились между рядами двухъярусных кроватей, обступив Питера. Он держит в руках листок бумаги.

– «Массовое отречение детей лидеров Альтруизма невозможно игнорировать или приписывать случайности, – читает он. – Недавний переход Беатрис и Калеба Прайор, детей Эндрю Прайора, ставит под сомнение разумность ценностей и доктрин Альтруизма».

По спине бежит холодок. Кристина, стоящая позади толпы, оборачивается и замечает меня. Она бросает на меня встревоженный взгляд. Я не в силах пошевелиться. Мой отец. Эрудиты набросились на моего отца.

– «Иначе почему дети столь высокопоставленной персоны сочли, что навязанный им образ жизни недостаточно привлекателен? – продолжает Питер. – Молли Этвуд, еще один переходник-лихач, считает, что во всем виновато извращенное, жестокое воспитание. “Однажды я слышала, как она говорила во сне, – сообщает Молли. – Она просила отца перестать что-то делать. Не знаю, что именно, но из-за этого ей снились кошмары”».

Так вот как Молли мне отомстила. Вероятно, она поговорила с журналистом-эрудитом, на которого наорала Кристина.

Она улыбается. У нее кривые зубы. Пожалуй, выбить их значит оказать ей услугу.

– Что? – рявкаю я.

Или пытаюсь рявкнуть, но получается скрипуче и глухо, так что приходится прочистить горло и повторить:

– Что?

Питер прекращает читать, и несколько голов оборачиваются. Кто-то, подобно Кристине, смотрит на меня с жалостью, их брови приподняты, уголки ртов опущены. Но большинство обмениваются ухмылками и двусмысленными взглядами. Питер оборачивается последним, расплываясь в улыбке.

– Отдай. – Я протягиваю руку. Лицо горит.

– Но я еще не дочитал. – В его голосе звенит смех.

Он снова обращается к листку:

– «Но что, если ответ скрывается не в одном аморальном типе, а в прогнивших идеалах всей фракции? Что, если мы доверили свой город кучке вербующих приверженцев тиранов, которые неспособны привести нас от нищеты к процветанию?»

Я бросаюсь к нему и пытаюсь выхватить листок, но он держит его высоко над моей головой, так что нужно подпрыгнуть. Прыгать я не стану. Вместо этого я со всей силы наступаю ему на пальцы ноги. Он стискивает зубы, чтобы не застонать.

Затем я бросаюсь на Молли в надежде застать ее врасплох и сбить с ног, но, прежде чем успеваю дотянуться, прохладные руки обхватывают меня за талию.

– Это мой отец! – визжу я. – Мой отец, жалкие трусы!

Уилл тащит меня прочь, оторвав от земли. Я учащенно дышу и пытаюсь выхватить листок, пока его не продолжили читать. Я должна сжечь его, должна уничтожить, должна!

Уилл вытаскивает меня из комнаты в коридор, впиваясь ногтями в кожу. Захлопнув дверь, он отпускает меня, и я толкаю его со всей силы.

– Что? По-твоему, я не способна противостоять этой жалкой правдолюбке?

– Нет. – Уилл загораживает дверь. – Просто не хотел, чтобы ты устроила драку в спальне. Успокойся.

С моих губ срывается смешок.

– Успокоиться? Успокоиться?! Это о моей семье они говорили, о моей фракции!

– Нет, не о твоей. – Под его глазами темные круги, он выглядит изможденным. – Это твоя бывшая фракция, и ты не можешь помешать им говорить, так что нужно просто не обращать внимания.

– Да ты вообще слушал? – Краска схлынула с моих щек, и я дышу немного ровнее. – Твоя дурацкая бывшая фракция уже не просто оскорбляет Альтруизм. Она призывает сбросить все правительство.