Мерцающие - Марьяна Куприянова
Прочитав это, мне показалось, что я вот-вот взорвусь. Я как будто нашла сундук с сокровищами. А теперь – главное. И по порядку.
Постоянно повторяющиеся действия – это происходит каждую пару. Он точит карандаши, перекладывает вещи, рюкзак, открывает и закрывает свои тетради и блокнот, рассматривает руки и совершает многие другие мелкие действия. Я боюсь подумать, зачем он выходит из аудитории. Если бы мне удалось выйти за ним и посмотреть, что он делает, это бы убило все мои сомнения!
Далее – он никогда не касается поручней и ручек. Он открывает двери, спуская рукава на ладони. А общества он почему избегает? Где он пропадает на перерывах? Может, это и есть проявление страха причинить вред окружающим? Мало того, я вообще никогда не видела, как он входит в университет и выходит из него. Этот человек – тень. То ты видишь его, то его уже нет.
А еще – как он порою подолгу наблюдает за кем-то. От его взгляда жутко становится. Он и за мной несколько раз вот так наблюдал, исподтишка, думая, что я не замечаю. У меня зубы сводит, когда я представляю, что он мог в эти мгновения совершать с моим телом в своем воображении!
Он носит с собою кучу ненужных вещей. Громкими действиями он неосознанно старается привлечь к себе внимание.
Ведь он постоянно что-то бормочет себе под нос на парах. И все его действия, и всё его странное поведение и даже выражение лица – все сходится, все становится на свои места как чертов паззл! Если бы только я могла наблюдать за ним вне территории университета! Это бы лишило меня последних сомнений.
Я чувствую, что сейчас как никогда близка к истине. Я стою на пороге неизведанной мрачной тайны, чужой судьбы, испорченной, проклятой, сломанной болезнью судьбы, и меня трясет от того, что я дошла до этого порога своим умом и своей интуицией. Я сама, я одна выследила этого зверя и почти застала с поличным. И как же я теперь ревностно отношусь к его персоне. Кто бы мог подумать, что до этого дойдет. Объект должен быть только моим трофеем. Я снова начну с ним здороваться, буду без стыда наблюдать за ним. Я обязана проверить свою теорию. Я должна найти ей новые подтверждения!
***
– Я пытался, доктор. Я действительно пытался. Несколько дней я был даже уверен в том, что у меня получается. Со мной стали разговаривать, особенно в курилке. Кто-то хлопал меня по плечу и смеялся. Но этого всего теперь словно и не было. Чем чаще они контактировали со мной, тем сильнее я осознавал собственную несхожесть с ними. Мне было очень трудно. Они – люди… А я… я недочеловек. Я как будто обмотан с головой толстой синей изолентой.
Такие длинные речи я произносил исключительно в кабинете личного врача. Чтобы высказать все это с моим неисправным речевым аппаратом у меня ушло добрых пять минут. Доктор слушал, не перебивая – он привык. Я смотрел в стену и держал руки на коленях, перебирая пальцами. Голос мой звучал так, словно меня принуждали разговаривать. Но на самом деле я чувствовал очень редко посещающее меня желание высказаться.
– Ты расстроен тем, что ничего не вышло? Или, может, наоборот, рад этому? – осторожно спросил доктор.
– Я не люблю перемен. Я не хочу что-то менять. Это для меня сложно.
– И ты не хочешь обрести друзей, как обычный парень?
– Я не знаю, что такое друзья. Поэтому я не могу ответить. Может быть.
– Тебе было приятно ощущать себя частью общества?
– Скорее это было полезно. Я знал, в какой аудитории следующая пара и что задавали, когда меня не было.
– А как же люди? Что ты чувствовал, когда они говорили с тобой?
– Панику.
– Панику?!
– Да. Я вздрагивал от их голоса и терялся, понимая, что обращаются ко мне.
– Но о чем они говорили с тобой? Тебе было хоть каплю интересно?
– Эти люди. Все эти люди. Другие. Я не понимаю их. Они иначе живут. У них иные интересы, вкусы. Для меня они – с другой планеты.
– Ты понимаешь, что это взаимно, и для них ты выглядишь точно так же?
– Разве?
– Абсолютно.
Я замолчал, обдумывая это. Да, может быть, но ведь это я – болен, а не они.
– Тебе удалось запомнить чье-нибудь имя? Внешность?
– Имена – нет. Ни одного. Внешность. Только одного человека. Но я с ним не общался в период регрессии. Зато помню, как еще до этого он со мной здоровался.
– Это парень?
– Я не уверен. Думаю, что девушка, но не могу сказать точно.
– Хорошо, продолжай.
– Я запомнил ее, потому что однажды на паре, помните, я рассказывал…
– Ты проецировал на ее образ свою подсознательную жестокость?
– Да. И это длилось дольше обычного.
– Насколько?
– Полтора часа.
– Так долго?
– Да.
– Всю пару ты видел у себя в голове, как ты…
– Калечу и убиваю ее.
– У тебя были с ней конфликты?
– Нет. Как я вообще могу быть участником конфликта? Я пассивен. Я никогда не поддаюсь на провокации. Меня почти невозможно вывести из себя.
– Я в курсе твоей пониженной чувствительности. Но тогда почему?
– Я не знаю, как это работает. Она оказывала мне дружелюбие и внимание. Первая здоровалась и улыбалась.
– Ничего себе! А что ты делал в ответ?
– Я? Ничего. А должен был?
– Хм. Понятно. Вот видишь, не всем на тебя все равно, как ты думаешь!
– С чего это вы взяли?
– Поверь мне на слово. Тебе стоит к ней присмотреться. Ладно, об этом позже. Как наша ситуация с таблетками? Соблюдаешь расписание приема?
– Нет.
Я вытащил из рюкзака упаковки и горой положил на стол. Одна или две упали на пол. Доктор наклонился и рассмотрел их поближе. Его глаза расширились, когда он увидел соотношение пустых упаковок и полных. Он даже привстал от злости.
– Ну, Гена, ну, так не пойдет. Ты же взрослый человек! Ты хочешь, чтобы я снова снял тебя с занятий на полгодика? Хочешь потерять еще шесть месяцев жизни?
– Нет.
– Тогда зачем ты злоупотребляешь? Господи, ты ведь мог отравиться!
– Когда коллапс, лучше отравиться. Лучше побыть без сознания.
– Это самовнушение!
– Нет. С их помощью я могу войти в состояние беспамятства.
Доктор сел обратно в кресло, но это стоило ему большого труда.
– Вот что, – сказал он, потирая очки, – вот что. Ты, Гена, не соблюдаешь ни режима, ни здорового питания, я уверен, поэтому тебе периодически бывает «особенно плохо», как ты выражаешься. Это закономерно, если не выполнять предписаний врача. Теперь твои лекарства будут храниться
