Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок
Низ двухъярусного полусферического строения, расписанного снаружи прекрасными фресками, занимали придворные воины-урании со своими женами и личинками. Наан же предстояло поселиться в верхнем семикомнатном ярусе. Сейчас там жили только двое: сам император и немолодая уже самка — то ли служанка, то ли нянька его будущих детей.
Император повел себя так, словно никакой размолвки не было.
— Знакомься, Наан, — произнес он, когда они спустились с крыши в центральный зал, — это — Реиль. Она будет заботиться о тебе. Ты должна доверять ей и быть послушной, ведь она старше тебя и годится тебе в матери. А ты, — продолжил он, обращаясь к пожилой самке, — сделай так, чтобы Наан подошла ко дню свадьбы такой же красивой, как сейчас. Но еще и счастливой.
— Хорошо, сынок, хорошо, любимый, — закивала самка и приветливо улыбнулась Наан. А та от изумления просто окаменела: «Сынок» назвала эта несчастная обезумевшая бабочка сына святой Ливьен?! «Любимый»?! Да кто она такая, эта старуха, чтобы так обращаться к императору?!!»
— Пойдем, пойдем, милая, я покажу тебе твою опочивальню… — потянула Дипт-Реиль Наан за руку. А следующая же ее фраза развеяла недоумение новенькой: — Когда-нибудь и ты так же поведешь в спальню его новую невесту…
«Она — прежняя жена императора! — догадалась Наан. — Он бессмертен, а жены его старятся и умирают…»
Это была не самая веселая мысль. Да Наан и забыла уже, когда в ее голову приходили веселые мысли. Она послушно двинулась за предшественницей.
…Жизнь Наан в цитадели Внука Бога протекала странно. Дни напролет император занимался какими-то непонятными ей делами, то отдавая приказания главам кланов и воинам посредством коммуникационных устройств, то беседуя со своими бесконечными посетителями. Она же была полностью предоставлена сама себе.
Отношения с Дипт-Реиль стали почти дружескими. Пожилая бабочка советовала Наан те или иные, в том числе текстовые, мнемоносители маака из императорской мнемотеки, и Наан с интересом знакомилась с ними. Дипт-Реиль, правда, всякий раз подчеркивала, что все тексты маака, по ее мнению — более или менее талантливые перепевки махаонской Книги Стабильности. Но Наан они казались если не мудрее, то, во всяком случае, интереснее: в них подробно описывались хитросплетения судеб героев, рассказывалось об их приключениях и переживаниях, вывод же чаще всего предлагалось сделать самому читателю…
Иногда Дипт-Реиль вылетала с Наан на прогулки по Фоли и учила ее по цветам и покрою костюмов бабочек различать их профессиональные кланы.
— Черные шальвары говорят о том, что основа жизни клана — земные недра, желтый пояс означает огонь, а голубой верх — металл. Так к какому клану принадлежит этот самец?
— К клану литейщиков? — предполагала Наан.
— Верно, девочка, — поощрительно кивала Дипт-Реиль, — ты очень догадлива. А если бы и шальвары были такими же голубыми?
Наан задумалась, а затем призналась, что ответ найти не может.
— Металл проходит через огонь, оставаясь металлом. Так одеваются кузнецы.
…Дипт-Реиль охотно отвечала на любые вопросы Наан, но тотчас замыкалась, лишь стоило той поинтересоваться ее прошлым и отношениями с Лабастьером.
Как-то в разговоре Дипт-Реиль высказалась в том смысле, что признательна императору уже за то, что продолжает жить, несмотря на преклонный возраст. Наан знала и раньше, что в прежние времена срок жизни махаонов был ограничен, но потом эта традиция отошла в прошлое. Однако, как и почему это случилось, Наан не знала, и Дипт-Реиль объяснила ей.
Эвтаназия была объявлена вне закона одним из первых указов Лабастьера в самом начале его правления. Поначалу это вызвало волну недовольства: право на добровольную смерть махаоны считали почетным и естественным, а жизнь дольше установленного срока — позорной. Но мало-помалу роптать перестали. Ведь необходимость уходить из жизни в расцвете сил была вызвана прежде перенаселенностью и экономическими трудностями, а руководство Лабастьера экономикой устранило эти причины. К тому же протест приверженцы старого порядка выражали демонстративными суицидами, и вскоре недовольных просто-напросто не осталось.
…На занятиях в Храме Невест Наан рассказывали, что раньше в жизни бабочек царил хаос, что общества махаон и маака из года в год потрясали кризисы, заставляя их воевать друг с другом; урании же, находясь в искусственной изоляции от цивилизации, не могли подняться на уровень выше дикарского. Но однажды явился Внук Бога и сказал: «Я пришел сделать вас равными в благоденствии». И правители всех трех видов покорились ему. Тогда и наступила нынешняя Эпоха Стабильности.
Наан подозревала, что это — не более, чем красивая легенда. Император не может не быть тираном. Но теперь она стала допускать, что именно так все и было на самом деле. Ведь ни разу не заметила она со стороны Лабастьера ни единого проявления властолюбия. Быт его был аскетичен, а все его время подчинено трудам на благо подданных.
Единственное, что она могла поставить ему в вину, так это ее собственное вынужденное прозябание здесь. Но и то — лишь с большой натяжкой. Ведь он действительно спас ее от наказания в Храме. И он не пытался овладеть ею — ни силой, ни уговорами, ни богатыми подарками… От которых она, конечно же, гордо отказалась бы. Он как будто чего-то ждал. Возможно, он ждал, когда она полюбит его?
Иногда ей даже казалось, что император попросту напрочь забыл о ней, и тогда она не могла решить для себя — радует это ее или печалит.
Но время от времени он приходил в ее спальню и садился на коврик возле ее ног.
— Приветствую тебя, возлюбленный жених мой, Внук Бога, умеющий быть везде, — произносила она ритуальную фразу.
— Молодец, — отзывался он, — я как всегда рад, что ты не забываешь этикет. А теперь, пожалуйста, поддержи мое к тебе уважение и поведай, что сегодня у тебя на сердце в действительности.
И тогда она задавала вопросы. Те из них, на которые не желала или не могла ответить Дипт-Реиль.
Однажды, например, она спросила, правда ли, что маака и махаон не могут иметь общих детей, и император ответил:
— Да, это так. Это относится и к ураниям. Но не забывай: детей от самок всех трех видов бабочек могу иметь я, и это объединяет их.
Сегодня, набравшись смелости, Наан спросила у него о Дипт-Реиль. Действительно ли та — его бывшая жена, состарившаяся и тем попавшая в немилость и опалу?
Император покачал головой:
— Я вижу, ты никак не можешь отделаться от идеи, что я обязательно должен быть коварен, свиреп и неблагодарен… Да, Дипт-Реиль — моя бывшая жена… В какой-то степени… И я состарился вместе с ней. Даже несколько раньше. Я умер от старости, и она похоронила меня. А затем родила вновь, потому-то она еще и мать мне.
Наан недоуменно и испуганно смотрела на него. Он улыбнулся и погладил ее.
— Ты многого не знаешь обо мне, невеста моя. И это немудрено. Простые бабочки не должны знать кое-каких секретов из жизни своего императора. Излишнее знание может посеять смуту. Оно же лишает наивности, а значит, и счастья.
— Нас учили, что именно знание ты ставишь превыше всего…
— О да. Знание. О природе вещей, пространства и времени. Но не знания о личной жизни другой бабочки. Она священна, суверенна и неприкосновенна, будь то личная жизнь твоего соседа или самого императора. И я никому не позволяю нарушать это правило.
— Почему же ты все-таки рассказываешь мне иногда…
— Потому, что ты сама теперь — часть моей личной жизни. Рано или поздно ты все равно будешь знать все. А что сегодня ты знаешь обо мне? Расскажи.
Наан знала много, но нужно было как-то все скомпоновать и коротко сказать о главном.
— Новая Вера учит так. Бог создал бескрылых гигантов. Но они прогневили Его, и Он уничтожил их, сохранив лишь знания, накопленные ими. Ливьен и Рамбай родили тебя, нашли пещеру бескрылого Хелоу, и его дух передал эти знания тебе через думателя Дающего Имя. Так ты стал Внуком Бога. Спустившись с гор, ты пришел к правителям бабочек и сказал: «Я пришел сделать вас равными в благоденствии». И правители покорились…
— Хватит, — остановил ее Лабастьер. — Мне совершенно не интересно слушать этот краткий пересказ ваших религиозных постулатов. Давай-ка, я расскажу тебе, как все было на самом деле. Прямо сейчас. Хочешь?
Наан кивнула несколько раз подряд.
— Молодец, — Лабастьер прилег, вытянувшись на ковре и положив голову ей на колени. — Давай так: я буду рассказывать, а ты будешь почесывать мне голову и гладить волосы. Так мне лучше думается. Ты ведь знаешь, в моей жизни не так уж много удовольствий, почти всю ее без остатка занимает работа.
— О да. И мне, признаюсь, странно это… — ответила Наан и послушно провела рукой по его волосам. — Ты можешь превратить свою жизнь в сплошной праздник, заслуги твои неоценимы, а возможности беспредельны. Но вместо этого…
