Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга первая

Как хотелось тогда — вынуть занозу-боль. Пусть ценою жизни, но вынуть. Спасибо Вероэсу. Удержал. Спасибо — заметил. Вцепился в плечи дикой тварью. И как хватило сил — оттащить? Как хватило совести — солгать. Похоронить — навсегда. И дать надежду на жизнь.

Ты бы знала Ивонна, что это значит. Семь лет на транквилизаторах. А в душе — пепел и пустота. Такая звенящая пустота! Ни ненависти ни любви. Равнодушие.

Рос сын, а я не мог смотреть на него без боли. Каждый жест, самый звук голоса напоминал об Империи. О Хозяине. Не спасали и транквилизаторы.

Знала б ты, как это бывает. Словно в самую душу льют раскаленное масло. И нет сил на крик. Только сдавливает горло невыплаканными слезами. И смотришь ты, постоянно смотришь на свои ладони, отыскивая на них пятна крови. Хоть они и не зримы, ты-то знаешь, что руки твои по локоть в крови. И жертва и палач.

Такая вот ирония Судьбы, детка.

Прости меня, Иванна. За все прости. За жестокую грубость. За наглость. За Вэйян.

Прости и… смирись. Иначе мне тебя не спасти!

Умереть никогда не поздно. Умирают все. Так не глупи, девочка, выживи! Неужели не учили? Если это поможет, хоть внешне смирись….»

Усмехнувшись, мужчина отошел к окну. Тянуло прелью, сыростью. Словно плыл по воздуху морок. Потянул носом, чуя сладкую гарь, вернулся к ложу.

Скрипнула дверь. Тихий шаг. Почти бесшумный. Встрепенулось сердце и сжалось, узнавая!

Она!

Сладость меда, горечь полыни. Точеная фигурка, закутанная в черную, полупрозрачную, шелковую шаль. Шорох шелков, тихий пересуд колокольцев. И можно вечность любоваться на тонкие запястья, не смея взглянуть в глаза.

Шеби!

Спрятан взгляд под густыми ресницами, трепещут тени. И робок мягкий шаг. И как же совершенен каждый жест! На каждый шаг отзывается сердце сжимаясь. И хочется мурлыкать мартовским котом и кувыркаться в мягкой траве от счастья! Пришла! Сама пришла, когда он не звал!!!

Как прощение всех грехов. Его мечта, надежда. Его сказка.

— Господин Да-Деган….

— Для Вас не господин, а просто Дагги.

Дрогнули ресницы, и словно пружиной подбросило его с чертова ложа, где рядом — другая. И так сложно приблизиться.

— Господин Да-Деган, — проговорила Шеби тихо, словно боясь своих слов. — Я пришла вас просить. Помогите мне! Все, что угодно за Вашу помощь. Просить мне больше некого….

И такая глухая тоска в тихих, сухим песком опадающих словах, что застывают от холода кончики пальцев, словно в лютый мороз, и сжимаются в ниточку губы.

Быстрый жест и удаляются рабы. И воин, с поклоном уходит прочь. Встает у двери.

— Господин Да-Деган!

— Для вас — Дагги. Просто Дагги Раттера.

Она удивленно подняла взгляд. Бездонная синь! Пропасть! Ну почему, почему не встретились где-то в ином мире, не в Империи, под куполом столицы Ужаса? Нет, не тонул он в этих очах. Растворялся. Без остатка. Куда девалось строптивое, сильное «эго»? Что б вот так смотреть в ее очи чего б не отдал? Да всего себя — без остатка.

Ах, помани ее красотой Хозяин тогда — пять десятков лет назад тому, что ж, принял бы условия, стал бы верным псом. Вернее Анамгимара.

Лигу? Он принес бы ее в зубах, если б только….

Только всему свое время…. А сейчас — за все сокровища короны не купить Хозяину себе прощения. Слишком велик долг, и он заставит его оплатить. А нет, что ж падет бездыханным, но от своего не отступится.

«За все… За боль, за страх, за сына…»

За все в этом мире приходится платить. Иногда мудрость приходит наказанием за глупость….

— Не шутите, Господин…. - тихий, чуть низковатый голос. Воплощенная нежность.

— Как скажете, моя госпожа, — и сжимает горло нежданный спазм, придавая шутливому тону полнейшую серьезность.

А в отражении синих глаз он видит себя — светловолосого, надменного, злого и гордого. И влюбленного, как мальчишка. По самые уши влюбленного. Так полно, окончательно и безнадежно, что внезапно и она поняла это, и отброшен шутливый неискренний тон. Серьезно, все так серьезно! Длится миг, обернувшись бесконечностью. И тень надежды загорается в ее глазах.

Дрожат колени. Невозможно устоять на ногах, попадая в водоворот ее взгляда.

Подойти, так близко, что б почувствовать биение ее сердца, прижать к себе, зарыться лицом в темные кудри, от которых исходит дурманящий аромат, покрывать поцелуями лицо и плечи и руки. Стоять на коленях. Слагать стихи. Ей. Единственной!

Для нее, единственной, быть. Для нее — жить. Для нее, одной — отдавать все, обнажая сердце. Гореть. Плавиться. Меняться. Быть Богом и песком под ногой.

Шеби!

— Шеби! — то ли стон, то ли вздох, то ли всхлип. — Что прикажете? Я сделаю все. Лишь не бойтесь меня. Вы не бойтесь меня….

Любимая…. Как сказать, как вложить в каждый звук самого голоса всю нежность? Всю страсть! Все преклонение и смирение свое!!! Как не напугать ни словом, ни взглядом? Как не напомнить тебе, не причинить боли, заставив вспомнить того, кого любила ты. Когда-то давно…. Кто для тебя давно потерян, ведь ты знаешь лишь то, что смерть не отпускает тех, кого позвала за собой.

Помнишь ли? Помнишь, как рыдал на твоем плече, и как слова твои смягчали взгляд Хозяина? Помнишь, как смеялся темный демон, не карая, но милуя, откладывая казнь. На завтра, на послезавтра, на потом…

Видно, когда-то и ему было знакомо это слово — «любовь». Но гораздо ближе и доступней слово — «ревность». Потому и наказал так, не желая отдавать собственность, любимую игрушку никому.

Видно невыносимо было видеть нас рядом, смотреть, как ливень огня сплетается с черным вихрем волос твоих. Не мог отдать нас — нам самим. Уйти, приняв как данность, что для двоих любящих, третий — лишний.

Помнишь ли?

Лучше б забыла! В забвении твоем — надежда. Если б забыла, смог бы подарить тебе не пламя, но покой. Купол небес, полный звездами, неспешные разговоры. Дружбу…. Приятельские отношенья вместо страсти.

— Господин… Дагги, — облизнула пересохшие губы, вздохнула, вогнав очередную порцию иголок под ногти. — Я прошу вас. Вы — рэанин. Лигиец…. Но если откажетесь, не выдавайте меня! Я прошу.

Мольба на лице. В синих озерах глаз — тревога. И вдруг, внезапно бросившаяся в глаза дрожь ее хрупких плеч и лихорадочный румянец на щеках открыли страх. Ее страх.

— Я вас умоляю…. Вы улетаете завтра…. Я знаю. Захватите с собой, увезите отсюда…. Одного человека, мальчишку…

Тихо-тихо на грани слуха. Вздохом. Выдохом.

«кого угодно, моя госпожа…».

А вместо этого ироничный прищур. Вспоминается миг прощания.

Невысокая, милая хрупкая. «Я уговорила охрану. Они пропустят тебя. Уходи! И не возвращайся назад никогда! Слышишь, никогда!!!»