Игорь Забелин - Человечество - для чего оно
Да, нелегко уйти от политики. А выход?.. Его Илья Мечников не видел. О социализме он имел смутное представление, но и его не принимал, - полагал, что общественное забьет индивидуальное, не даст простора личной инициативе... В марте 1881 года, когда народовольцы убили царя Александра Второго, а сами предстали перед судом, Илья Ильич Мечников привил себе возвратный тиф. Нет никакого сомнения, что находился он тогда в крайнем смятении, но трудно теперь решить, к чему стремился он - к самоубийству или к научному эксперименту.
Скорее всего, этот необычный человек стремился совместить и то и другое - пытался уйти из жизни в процессе собственного эксперимента, оставив описание опыта науке.
Во всяком случае, такой опыт он провел, но, к счастью, в самые последние годы своей жизни, и об этом мы еще вспомним.
У великого итальянского художника и ученого Леонардо да Винчи есть такое высказывание: "Как хорошо прожитый день дает спокойный сон, так с пользой прожитая жизнь дает спокойную смерть". К такому же выводу пришел тяжелобольной Мечников, не догадываясь о высказывании своего далекого предшественника. Он написал о "приятном умирании" много лет спустя, в "Этюдах оптимизма", в чем-то правильно сравнивая вечернее и жизненное угасание как состояние эмоциональное; но, пожалуй, самое парадоксальное заключается в том, что именно в сложную эту пору и проклюнулись первые ростки оптимизма в трагедийной, мятущейся душе Мечникова.
Обстановка в Новороссийском (Одесском) университете становилась после цареубийства с каждой неделей все сложнее и сложнее. "Последствия 1 марта чрезвычайно приострили все университетские отношения, и политический характер последних выступил с особой яркостью", - писал впоследствии Мечников.
Власть, "вопреки действительности", повсюду усматривала крамолу; реакция "косила без разбору", - это тоже свидетельства далекого от политики Мечникова... В 1882 году Илья Ильич Мечников, не смирившийся с наступлением реакции, засилием бездарных, но благонадежных профессоров, покинул Одесский университет.
За несколько лет до только что упомянутых событий Илья Мечников потерял свою первую жену, а в канун событий обрел нового друга на всю жизнь - Ольгу Николаевну Белокопытову. Небольшое наследство, полученное супругой, позволило Мечникову вместе с семьей снова уехать в Италию, в Мессину. Там, в Мессине, в жизни Мечникова как ученого произошел крутой перелом; он создал свою знаменитую фагоцитарную теорию и фактически сменил профессию - стал микробиологом.
"Пожиратели клеток", "фагоциты" - так Мечников назвал особые тельца в живых организмах, которые борются с болезнетворными бактериями, со всем посторонним и вредным, что проникает в организм.
Опыты Мечникова были оригинальны, неожиданны, доказательны и, казалось бы, очень просты.
Например, он брал прозрачную личинку морской звезды и вводил в ее тельце шип с розового куста (вот еще один не оцененный по достоинству пример синтеза науки и искусства!). Склонившись над микроскопом, Мечников с интересом и удовольствием наблюдал, как фагоциты личинки набрасывались на колючку, окружали ее, пытаясь уничтожить, - ив плане теории пока ни над чем более широком не задумывался.
Фагоциты - мучительная любовь Мечникова - в конце концов были признаны наукой, а за фагоцитарную теорию иммунитета Мечников уже на склоне лет (вторым среди русских ученых, после И. П. Павлова) получил Нобелевскую премию.
Но мы договорились в кратком моем рассказе не столько так или иначе оценивать научные - великие - заслуги Ильи Ильича Мечникова, сколько поразмыслить над его мировоззрением.
Когда Мечников в Италии столь изящно использовал куст розы для научных исследований, он еще помнил пережитый им возвратный тиф (да и возможно ли такое забыть?), помнил свои сложные ощущения, - но не мог конечно же, будучи естествоиспытателем, не подивиться изобретательности природы! В самом деле, если фагоциты имеются в крохотной личинке морской звезды, то они должны быть и в крови человека! .. Значит, своим спасением он тоже обязан фагоцитам... Это замечательно, но еще замечательнее жизнеспособность и личинки морской звезды, и человека, еще замечательнее их обороноспособность, их умение постоять за себя!
Скорее всего, именно в те часы и дни мессинских исследований и понял Мечников, как универсальны его фагоциты и, стало быть, мудра жизнь, как великолепен человеческий организм,.. Великолепен, но несовершенен... А способен ли он усовершенствоваться?
Я думаю, что в столь прямолинейной форме Мечников еще не ставил этот вопрос в Мессине.
Но ощущение могущества жизни, понимание, что в любом организме скрыты еще неведомые жизнеспособные силы - даже жизнеутверждающие силы, - все это не могло не пробудить в нем оптимистических представлений о возможности живого, человека в том числе.
Не смею утверждать, что идеи Мечникова были сразу же всеми подхвачены. Подобное в науке встречается крайне редко; кроме того, в науке действует некий психологический закон, по которому новые идеи вообще начинают входить в плоть науки через шесть-десять лет после их опубликования. И кроме того, новые идеи - тут речь о шаблоне - почти обязательно оказываются, по мнению неизменно действующих в науке ясновидцев, тем, "чего в природе не бывает".
Как свидетельствует один из биографов (он имеет в виду фагоциты), Мечникова "упрекали за эти идеи во всех смертных грехах...". Его изобличали в воображаемом витализме (а это не такая уж простая штука, витализм), считали, продолжает биограф Мечникова, "что он приписывает природе несусветные "чудеса", которые ей не присущи...".
...Мечников в Париже.
Он наносит визит основоположнику научной микробиологии, одному из самых замечательных ученых нового времени Луи Пастеру, - они долго беседуют, и после этой беседы Мечников остается работать до конца жизни в институте Пастера.
В день семидесятилетия Мечникова тогдашний директор института (Пастер умер) Эмиль Ру, тоже крупный микробиолог, стоявший у истоков этой науки, написал Мечникову: "Дорогой друг, ... понятно, почему Пастер встретил Вас с распростертыми объятиями, - ведь Вы приносили ему не более и не менее как доктрину иммунитета".
Мечников принес в Париж Пастеру не только доктрину иммунитета, - всему человечеству он принес еще и оптимистическое учение о человеке.
Я не мыслю себе противопоставления философско-биологического учения Мечникова об оптимизме его конкретным исследованиям. Во-первых, важно и то и другое; во-вторых, все взаимосвязано: есть корень, стебель, есть листья, но есть еще и цветы и плоды.
О цветах и плодах и пойдет сейчас речь, и еще о том, что не все цветы становятся плодами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});