Юлиана Лебединская - Темпориум. Антология темпоральной фантастики

Слева от аллеи стояла фигура. Обычная парковая скульптура. Но Анька узнала её! Балахон, вуаль на лице, – это была варга, неподвижная, окаменевшая. Одна из пар рук прижимала к груди…

Руки варги были пусты. Котёнок исчез! Получается, Вечный вор всё-таки обманул «хранителей», унёс своего Мурзика?

Анька улыбнулась. И тут же испугалась. Если варга не смогла уйти в свои измерения, то может и…

Она осторожно огляделась по сторонам. Да, вокруг солнечный майский день, такой же, какой был несколько часов назад в Ялте. Но что-то с этим днём было неправильно. Те парень и девушка на пляже, смахивающие на иностранцев, – что они делали на территории санатория высшего офицерского состава ракетных войск СССР? И другие люди, которых она видела в парке, – пожалуй, никто из них не походил на генерала или полковника! И ни одного солдатика с метлой не заметно. Зато откуда-то появились лоточки с разложенным на них товаром…

Анька стояла, смотрела на окружающий её мир. И уже понимала – это вовсе не тот мир, в котором она прожила свои неполные пятнадцать лет, в котором её месяц назад принимали в комсомол и где на последней политинформации они обсуждали доклад товарища Александра Владимировича Руцкого на XXVIII съезде КПСС.

И хоть мир, в который она попала, выглядел совсем не страшным, но как жить в нём, она не знала.

Артём Белоглазов

От судьбы

Вечерело. Резко, как это бывает на юге. Небо стремительно мрачнело, в нем смутными белыми пятнами носились чайки, нарушая покой отдыхающих своими немузыкальными криками.

– Зачем тебе?

На террасе, увитой под самую крышу диким виноградом, сидели двое. Дочерна загорелый толстяк преклонного возраста в безрукавке, шортах и шлепанцах на босу ногу курил, стряхивая пепел мимо пепельницы и глядя сквозь собеседника. Немолодой, с первой сединой на висках, тот вертел в грубых, жилистых руках наполовину пустой бокал, медля с ответом.

– Надо, – вздохнул наконец. Запрокинул голову, хрустнув позвонками, уперся взглядом в крышу. – Надо, понимаешь? – в раздумье прикусил губу. Затем тихо, без выражения произнес: – Время мчится быстрой птицей, где журавль, а где синица? Повезло тебе родиться? – ну и что с того? У судьбы мелькают спицы: дом, работа да больница. Приходи, судьба, рядиться – на спор, кто кого? – Гость залпом допил остатки и поставил бокал на пластиковый столик рядом с початой бутылкой мадеры.

Движения его были порывисты; не придержи хозяин съехавшую к краю бутылку, она бы непременно разбилась. Гость смущенно взъерошил волосы на стриженом затылке и насупился, мысленно проклиная себя за неуклюжесть.

– Не понимаю, – старик вытряхнул из пачки новую сигарету и долго щелкал зажигалкой. – Впрочем, не моя забота.

– Не твоя, – согласился визитер. Жизнь просто и буднично летела под откос. Жизнь заканчивалась. Сегодня. Сейчас. А он, щуря и без того узкие глаза, пытался рассмотреть выцветшую татуировку на тыльной стороне ладони толстяка и думал, что дым над блестящей лысиной, подсвеченный фонарем, вполне может сойти за нимб.

«Станет расспрашивать – не болтай, – предупредили его. – Ильхам еще та бестия».

– Это тебе, – хозяин выложил на стол тусклый кругляш. – Бросишь в море.

Гость кивнул, пряча монету в карман.

– Это мне, – жирная лапа ухватила за грудки, встряхнула и… отпустила, оставляя внутри щемящую пустоту. Дряблые щеки старика подрагивали, ноздри кривого носа раздувались как у заядлого кокаиниста, лицо побагровело; казалось, он задохнется сию минуту или схватит апоплексический удар.

– Раз… разделил, – вытерев лоб, Ильхам уперся руками в широко расставленные колени и замер, таращась на грязный пол. Казалось, что он сильно переел и перепил и вот-вот сблюет. В наступившей тишине отчетливо громко тикали часы на запястье гостя.

По дородному телу пробежала судорога… вторая, третья. Хозяин шевельнул плечами, ожил.

– Чего ждешь? – буркнул неприветливо. – Всё. Иди. – Его желтые совиные глаза не моргали.

Приезжий встал. Грудь уже не болела, чувство пустоты исчезло, истаяв без следа.

– Подожди, – вдруг долетело со спины. – Как зовут?

– Али.

– Зачем тебе к османам, Али?

Приезжий не ответил. Откровенничать с менялой? Увольте. По паспорту его звали Алим. Алиму было плевать на османов, на Крымское ханство и на войну с русскими, Али – нет.

Спускаясь во двор, он обернулся и пристально взглянул на менялу, который грузно оплыл в кресле. Пять ступеней вниз, четыре вверх. Порой лучше держаться середины, да не всегда получается. Худой и угловатый, гость усмехнулся, встопорщив рыжеватые усы. Ему было явно не по себе, он хотел что-то сказать на прощание, что-то важное и нужное, но вместо этого неопределенно взмахнул рукой и спросил:

– Кошки? Ну, мяукают… кошки? – Беспрестанные вопли успели изрядно надоесть за недолгое время разговора. Хотя, вспомнил он, днем коты не орали, а теперь, значит, решили закатить концерт.

– Чайки. – Сигарета в пальцах толстяка почти не дрожала. И пепел летел куда надо – в пепельницу. – Прощай, Али-бей.

Крымская ночь, пролившись на город терпким вином, пьянила голову смесью ароматов. С наслаждением вдыхая незнакомые запахи, Али брел по безлюдному пляжу. По левую сторону рокотало море; впереди, правда, ни черта не видно, насколько далеко – высилась гора. Изломанный хребет Аю-Дага, окутанный по утрам туманами, накрепко вре́зался в память. Тропы на склонах каменистые, крутые. С непривычки даже боязно, поскользнешься – и кубарем, кувыркаясь по острым камням. Под сандалиями, напоминая о камнях, перекатывалась крупная галька.

Частный пансионат, где он остановился, закрывал двери рано, в одиннадцать. Магазины закрывались и того раньше. Почему? – Бог весть. В городке, как подметил Али, царили замшелые, советские еще порядки; будто целую эпоху взяли и сдернули с прежнего места, обвесив новомодными побрякушками и понятиями, однако в корне ничего не изменилось. Здесь жили лениво и размеренно; жили в старых советских домах, ездили по разбитым дорогам в старых советских машинах и, когда был не сезон, подрабатывали в старых, союзного значения санаториях. Звучное греческое название мало соответствовало затрапезному облику города.

Внутренняя суть Али в корне не соответствовала его нынешней жизни.

Лишний. Слово перечеркивало будущее крест-накрест, наглухо. У судьбы мелькают спицы: дом, работа да больница… Круг, из которого не вырваться. По которому несутся галопом – из рождения в смерть. Ребятня и взрослые, мужчины и женщины. Скопом.

Вы довольны? Слава Всевышнему. Я – нет.

Я хочу уйти и уйду. Когда нечего терять и ничто не держит… а терять мне нечего, особенно после развода со второй женой. Если б еще дети – но чего нет, того нет. А так…