Альфред Ван Вогт - «Если», 1995 № 10

Фленн подал еду, приготовленную, по счастью, не из консервов, а из ограниченного запаса свежих продуктов. Мясо под соусом, бобы и блинчики с горячим зеленым чаем. От черной камеры сгорания исходило тепло, из камбуза доносились вкусные запахи; гондола превратилась в уютный домашний оазис в лазурной пустоте.

Посреди трапезы с востока накатила малая ночь. Друг за другом пробежали все цвета радуги, затем наступила полная темнота, но когда глаза привыкли к ней, небеса вокруг ожили и засверкали.

Толлер видел таинственно светящиеся веера комет и бесчисленные звезды. Тишину нарушало разве что поскрипывание веревок, по небосводу чертили свои быстро исчезающие письмена метеоры.

Внизу, под кораблем, раскинулась кромешная тьма, как будто люди уже покинули Мир; внезапно у горизонта на западе возникли разноцветные полосы — красные, зеленые, фиолетовые. Они становились все ярче, непрерывно увеличиваясь в размерах, и вдруг со скоростью, от которой замерло сердце, по поверхности планеты, выхватив на секунду из мрака океан и сушу, промчался луч света. Терминатор, граница ночи и дня. Луч миновал воздушный корабль, и Толлер, который почему-то весь напрягся, словно ожидал столкновения, облегченно вздохнул.

Завотл встал, вгляделся в темноту.

— Что скажете о нашей птерте, капитан? Она и впрямь разбухла или просто приблизилась?

— Возможно и то, и другое, — ответил Толлер, наводя бинокль на птерту. — Чувствуешь, корабль покачивает? Наверно, после малой ночи нас колеблет холодный воздух. Может, от этого птерта и подплыла поближе.

— Она держится на одном уровне с нами, хотя мы изменили скорость подъема.

— Да. Мне кажется, мы ей зачем-то нужны.

— А вот мне нужно кое-что другое! — объявил Фленн и проскользнул мимо Толлера к туалету. — Я намерен первым испытать небесную канализацию.

— Смотри, не провались в дыру, — посоветовал Рилломайнер.

Птерта лопнула неожиданно. Разбухший шар внезапно исчез, не было видно даже облака пыльцы. Толлер не сомневался, что с одной птертой они бы справились запросто, однако был рад, что все закончилось именно так. В конце концов, хлопот им хватало и без птерты.

— Отметь, что птерта лопнула по собственной инициативе, — с усмешкой сказал он Завотлу и прибавил: — А случилось это приблизительно через четыре часа после старта, как раз когда Фленн воспользовался туалетом. Возможно, конечно, что никакой связи тут нет, но все же…

Толлер проснулся вскоре после рассвета. Его разбудили голоса товарищей, оживленно о чем-то споривших рядом с горелкой.

— Вы только посмотрите, капитан, измеритель высоты действительно работает! — воскликнул Завотл.

Толлер поднялся с мешка, на котором худо-бедно продремал полночи, и подошел к Завотлу. Тот показывал на крохотный столик с миниатюрным прибором, что состоял из вертикальной шкалы, к верхней части которой на тонкой, как волос, пружинке из стружки бракки подвесили грузик. Прошлым утром, в начале полета, грузик находился напротив нижней метки шкалы, а теперь поднялся на несколько делений. Толлер внимательно осмотрел прибор.

— Кто-нибудь его трогал?

— Никто, капитан, — заверил Завотл. — Выходит, все, что нам говорили, правда. Чем выше, тем меньше вес.

— Естественно, — отозвался Толлер, покривив душой: ничего «естественного» для него не было и в помине, поскольку даже после разговора с Лейном, когда брат усиленно пытался втолковать, что к чему, он не особенно в это поверил.

— Значит, через пару-тройку дней мы вообще ничего не будем весить и сможем плавать по воздуху как… как птерта! Верно, капитан?

— Какую высоту он показывает?

— Триста пятьдесят миль.

Толлер подошел к борту. У него чуть было не закружилась голова. Такой планету еще никто не видел — огромная, круглая, выпуклая, наполовину темная, наполовину покрытая искрящимся голубым океаном и окрашенными в нежные тона континентами и островами.

«Если бы вы стартовали с Хамтефа, то улетели бы в открытый космос, — словно наяву услышал Толлер голос Лейна. — А так вы вскоре достигнете средней зоны — вообще-то она немного ближе к Верхнему Миру, чем к нашему; там притяжение двух планет взаимно уничтожается. В нормальных условиях гондола тяжелее баллона, и корабль обладает устойчивостью маятника. Но когда ни баллон, ни гондола не будут иметь веса, корабль утратит устойчивость, и вам придется запустить боковые реактивные двигатели».

Толлер понял, что мысленно брат уже совершил этот полет, и все, о чем он говорит, обязательно произойдет. Лейн Маракайн и другие ученые разметили воздушную дорогу, и следовало лишь обращать внимание на вехи…

К ночи грузик на измерителе высоты поднялся почти до середины шкалы, и то, что сила тяжести непрерывно уменьшается, стало очевидно для всех.

Предметы, которые роняли, падали гораздо медленнее. Рилломайнер дважды просыпался с криком; у него было полное ощущение, что он свалился за борт.

Толлер велел всем членам экипажа привязаться веревками. Ведь одно-единственное неосторожное движение может привести к тому, что человек окажется за бортом.

Несмотря на уменьшение веса, подъем несколько замедлился. Лейн предупреждал, что так оно и будет, причина в том, что, чем выше поднимаешься, тем холоднее становится воздух и тем быстрее остывает газ в баллоне. Загрузочные воронки на горелке все чаще приходилось пополнять кристаллами; и хотя топлива взяли достаточно, Толлер слегка забеспокоился: что произойдет на высоте тысяча триста миль? Там вес корабля, который убывает пропорционально квадрату расстояния, составит всего четверть от обычного; чтобы расходовать поменьше кристаллов, в зоне нулевой гравитации надо будет, пожалуй, перейти на реактивную тягу.

Толлер приобрел привычку подолгу стоять, облокотившись о перила гондолы, словно впадая в транс, и глядеть куда-то в пространство, благоговейно взирая на окружающее. Верхний Мир находился прямо над шаром, но его закрывала громада баллона, а родная планета постепенно скрывалась в дымке, знакомые очертания расплывались, делались непередаваемо зыбкими…

На третий день полета небо стало темносиним, на нем высыпали мириады звезд, число которых возрастало чуть ли не ежесекундно.

Как-то, стоя у борта, Толлер увидел, как под кораблем чиркнул по небу метеор, прочертивший огненную прямую из бесконечности в бесконечность. Через несколько минут послышался звук наподобие громового раската — глухой и печальный. Остальные члены экипажа спали, чему Толлер искренне обрадовался: почему-то ему не хотелось ни с кем делиться своими чувствами.