Марина Наумова - Ночной народ

Закона вообще нет - есть сплошное беззаконие.

- Эй! - позвал его охранник. - Доктор пришел осмотреть тебя, псих! Чтобы никто не сказал, что мы тебя трогали... - и он повернулся в сторону врача. - По-моему, с ним все в порядке, док!

Доктор заранее кивнул. Он работал тут не первый год и знал, что пока заключенный жив и не искалечен так, что это сразу бросается в глаза, он должен считаться здоровым. Пусть такое положение вещей противоречило клятве Гиппократа, но он знал и то, что даже если в медицинской карточке появится другое заключение - арестанту легче не станет, а вот сам он вполне может потерять работу. Правда, в особо серьезных случаях он мог на словах предупредить капитана, что "этого пока не надо трогать", или, если дела совсем плохи, даже поместить пострадавшего в изолятор с диагнозом "простуда".

В первую очередь врач взглянул на лицо. Кожа Буна отличалась почти неестественной бледностью, но никаких черных пятен вокруг глаз, свидетельствующих о серьезных внутренних повреждениях, заметно не было. Значит, оставалось только проверить пульс...

Врач взял Эрона за руку - она была невероятно холодна. Теплые пальцы начали перебираться по запястью, ища, где получше будут слышны толчки сердца...

Через несколько секунд доктор слегка нахмурился, через полминуты на его лице появилось странное выражение. Затем он, не говоря ни слова, направился к двери.

Вслед за ним вышел охранник: в случае чего, за Буна ведь отвечал он...

- Что с ним, док?

Реакция врача ему не понравилась. Он еще ни разу не видел, чтобы тот вел себя подобным образом.

- У него нет пульса, - не своим голосом ответил врач.

Его совсем еще недавно розовое лицо могло сейчас посоперничать в бледности с лицом Эрона.

- Что это значит?

Охранник никак не мог понять, что происходит, но встревожился не на шутку.

По лицу доктора пробежала гримаса. Как не хотелось ему давать объяснения!

- Он мертв! - буквально выдохнул он и быстро засеменил по коридору.

Охранник остался стоять, приоткрыв рот...

49

Эйкерман выслушал, затем прочитал медицинское заключение. Сигара выпала из его рта, глаза округлились... В комнате воцарилась нехорошая тишина.

Через мгновение капитан взвился с места.

- Что вы делаете со мной, черт вас возьми! - заорал он на попавшегося на глаза Дейкера.

Еще бы, Эйкерман никогда еще не встречался с фактами (а то, что перед ним были подлинные факты, сомневаться не приходилось), настолько противоречащими его мировосприятию. Можно было подумать, что сама природа насмехается над капитаном, подсовывая свои чудеса именно ему.

Эйкерман забегал по комнате, потом устремился к двери, и скоро его голос уже громыхал в другой комнате.

- Что здесь происходит? - напал он на недоумевающего Джойса.

На пороге возникли Дейкер, затем - тюремный врач. Оба осторожно вошли в комнату и стояли теперь в отдалении, прислушиваясь к ругани Эйкермана.

- Ну? - палец капитана пистолетным дулом уставился на инспектора.

- А что случилось? - удивился тот.

- Сколько в нем было пуль, в том типе? - слюна капитана начала пениться от злости.

Дейкер сплел руки на груди - сцена казалась ему забавной.

- А что? - принял невозмутимый вид Джойс. Он не слишком-то сочувствовал Эйкерману. То, что капитан нашел Эрона живым, немало потрясло его самого, но если считать, что таинственные сектанты из Мидиана занимались исполнением обрядов Вуду... как знать, не окончились ли их опыты успехом.

- Что - "что"?! - рыкнул Эйкерман.

- Пульс, - трясущимся голосом сообщил доктор. - Я пульса не чувствую...

- О, господи! - Эйкерман плюхнулся на стул и схватился за голову. Вы что, хотите сказать, что он мертв?

- Да, и не просто мертв... - доктор закусил губу, не договорив.

- Мертвец, который ходит у меня по камере... - капитан застонал. - Ну что ты скажешь на это?

Джойс мог сказать только одно - то же самое, что готов был сказать и Дейкер: лишь Мидиан мог принести разгадку...

50

Когда Гиббс услышал, что его сосед по тюремному коридору не просто маньяк, а еще и живой мертвец, то есть нечто нереальное и почти сверхъестественное, как ни странно, он не удивился. Испугался - да, но такой поворот словно снял камень с его души. Бывший священник, когда приступ злости миновал, уже готов был себя упрекнуть за излишнюю кровожадность, недостойную сана, пускай и утраченного. То, что Бун не являлся человеком, а, значит, был никем иным, как ожившим воплощением самого зла, позволяло ненавидеть его с чистой совестью. Мало того, Гиббс уверился, что такое отношение к маньяку-убийце было попросту его долгом.

Дождавшись, пока шаги в коридоре стихнут, он припал к стене и постучал в нее, прислушавшись, не будет ли ответного шума.

Бун молчал.

"Ну и пусть!" - решил Гиббс, снова стукнув кулаком по стене, и заговорил:

- Ты слышишь меня, Бун? - слабый шорох подтвердил, что тот должен слышать. - Они ведь придумают, как убить тебя... Ты слышишь меня? Ты чудовище, Бун... Ты должен умереть!

"Как бы я хотел этого! - мучительно поморщился Эрон, стараясь распрямить свой ноющий позвоночник. - Что угодно - только не эта ненависть... Как же ужасен этот мир!"

Ему было больно. Больно еще и потому, что он не мог понять, почему ему желает зла кто-то незнакомый и посторонний.

Эрон не видел Гиббса - для него бывший священник был просто голосом из-за стены, но голосом враждебным. Этот голос мог принадлежать кому угодно - значит, это был голос всего мира людей, избравшим кого-то в качестве своего полномочного представителя.

И мир людей ненавидел его. Мир людей желал ему смерти... И некуда было от него сбежать и скрыться.

Как права была Глория, утверждавшая, что Эрон нужен только ей, ей одной!

- Ты слышишь меня?! - окончательно потерял самоконтроль Гиббс, и его исцарапанная рука начала ритмично бить по стене, оставляя на ней пятна крови...

51

Что создает то необъяснимое чувство тревоги, охватывающее порой самых что ни на есть мужественных людей? Может быть, однажды психологи и сумеют объяснить этот феномен. Но когда человек чувствует необъяснимый страх, он вскоре начинает бояться еще и самого страха, а все это не слишком-то благоприятно влияет на боевой дух.

Ворота Мидиана молчали, как обычно бывает днем, и даже ветер не шумел сейчас по переулкам и щелям руин. И все же полицейским было жутковато.

Медленно и осторожно они вошли в город.

Мидиан молчал, но его неподвижность и тишина казались призрачными. Где-то застрекотал кузнечик, но и тот слишком быстро - до подозрительного - оборвал свою трель.

Джойс махнул рукой, зазывая всех на самую широкую из близлежащих улиц. Никакой реакции со стороны города не последовало, но захвативший души страх стал вдруг отчетливей и резче.