Валерий Вотрин - Журнал «Приключения, Фантастика» 4 96

Но что там?

— Там нет ничего. Не вам, живым, знать об этом. Но я удивлен: если уж ты, вожатый, не знаешь, то кто знает? Кто скажет? Ветер, насвистывающий на свирели скал свои незатейливые мелодии неслышного разрушения.

Что ж. Я разочарован.

Смысл вещих снов не обязательно должен быть ясен и прозрачен, как родниковая вода. Ты же сам оракул, отец. Подумай.

Но ты ничего еще не сказал.

А ты ждал — вот сейчас он будет говорить про Гогна, сейчас — о нашей участи. Но ты все равно не поймешь меня, так что толку? Ты уподобляешься незадачливому путешественнику, полагающемуся на нелепые россказни старых карт с изображениями собакоголовых людей и морских чудищ. Не проще ли все разузнать самому?

Как?

Я скажу тебе: Гогна вовсе не такие страшные, как их малюют. Ты знаешь их, отец. И ты сразу узнаешь их, если догадаешься, что это они.

И это все?

Но он уже уходил, звучно постукивая своими копытами по камню дороги. Он не оглядывался, да я и не желал этого. Сказал ли он все? Вернее, подойдет ли он, этот ключ, что он мне дал, к той заржавленной скважине, провернется ли в ней со скрежетом, и откроется ли старая дверь, ведущая в камеру с древними, непознанными ужасами?

Мес проснулся, сел и медленно провел по лицу рукой.

Хор

Были и лжепророки в народе, как и у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси и, отвергаясь искупившего их Господа, навлекут сами на себя скорую погибель.

И многие последуют их разврату, и чрез них путь истины будет в поношении.

И из любостяжания будут уловлять вас льстивыми словами; суд им давно готов, и погибель их не дремлет.

Ибо, если Бог ангелов согрешивших не пощадил, но, связав узами адского мрака, предал блюсти на суд для наказания;

И если не пощадил первого мира, но в восьми душах сохранил семейство Ноя, проповедника правды, когда навел потоп на мир нечестивых;

И если города Содомские и Гоморрские, осудив на истребление, превратил в пепел, показав пример будущим нечестивцам,

А праведного Лота, утомленного обращением между людьми неистово развратными, избавил, -

Ибо сей праведник, живя между ними, ежедневно мучился в праведной душе, видя и слыша дела беззаконные: -

То конечно, знает Господь, как избавлять благочестивых от искушения, а беззаконников соблюдать ко дню суда, для наказания,

А наипаче тех, которые идут вслед скверных похотей плоти, презирают начальства, дерзки, своевольны и не страшатся злословить высших,

Тогда как и Ангелы, превосходя их крепостию и силой, не произносят на них пред Господом укоризненного суда.

Они, как бессловесные животные, водимые природою, рожденные на уловление и истребление, злословя то, чего не понимают, в растлении своем истребятся.

Они получат возмездие за беззаконие: ибо они полагают удовольствие во вседневной роскоши; срамники и осквернители, они наслаждаются обманами своими, пиршествуя с вами;

Глаза у них исполнены любострастия и непрестанного греха; они прельщают неутвержденные души; сердце их приучено к любостяжанию; это — сыны проклятия.

Когда лучи красные солнца падают отвеснее и под более острым углом, когда солнце не в зените и уже не так жарко, а более милостиво и даже нежно, в мир приходят тени. Они, тени, остры и глубоки, в них можно сунуть руку и дотянуться до сокровенного, они, тени, протягиваются, долгие, и от великого утеса, и от бедной былинки между треснутыми камнями, огнем прокаленными солнца. Они, тени, по наступлении долгожданного вечера вновь воюют себе мир, долгие, черные, пересекают долины, леса, горы, города, людские души и не успевают спастись — погибают в водах тьмы — потопе ночи. Черные, долгие, резкие, они — лишь временщики, краткие властители перед приходом владычицы более страшной и всепоглощающей — тьмы. Тьма захлестывает их, и они, становящиеся бессильными, хлипкими, размытыми, погибают.

Как уже говорилось неоднократно, мне, Магнусу Месу, никогда не надоедало вновь и вновь приходить в этот мир. Он, Магнус Мес, снова и снова шел к оракулу Омфала, чтобы пророчить там. Чугунно-серые, пенились горы. Цикады в щелях камней цепенели. Верхушки холмов вдалеке чуть темнели. Дневные животные прятались в норы.

Ночь наступала.

Пришел он в земли те, и вот, храм пред ним. И вошел он в храм тот, и…

Никто его не встретил. Моментально насторожившийся Мес осмотрел пустую комнату позади оракула, услыхал смутный шум, говорящий об огромном скоплении народа в Омфале, и, открыв окошечко, заглянул туда.

Святилище было полно людей. И были эти люди злы и плохо настроены и агрессивны. Толпа бушевала вокруг священной статуи, бывшей однажды вместилищем святого духа, и возле постамента бушевал гнев и недоверие толпы. С улыбкой глазели на это лики с потолка.

Но что самое худшее — Мес увидел в глубине зала закованных в сталь солдат. Это, без всякого сомнения, были люди Брагансы. Антихрист решил установить свою пяту посреди вотчины бога.

Вбежал Снофру. Он был бледен и испуган.

— Беда, герр Мес, — проговорил он. Губы его прыгали. — Король Браганса оцепил святилище своими солдатами. Он требует чуда.

— Чуда? — переспросил Мес. — Но разве не был он уже свидетелем чуда?

— Ему мало этого, — отвечал Снофру. — Он хочет всенародного чуда. Иначе он сроет до земли стены Омфала.

— А что люди? — спросил Мес. — Что они говорят на это?

— И они, — отвечал Снофру, — и они, герр Мес, хотят чуда. Они раскалены до предела. Арелла с ними, пытается утихомирить толпу, но ей пока ничего не удается.

— Мнение толпы непререкаемо, Снофру, — сказал Мес — Скажи хору — пусть поет. Скажи человеку с гонгом — пусть подает сигнал. Скажи Арелле — пусть приготовится. Мы начинаем.

Снофру выбежал. Мес опустился в кресло. В окошечко проникал чад от горящих факелов, которые держали в руках люди Зета Брагансы.

— Дьявол, — сказал Магнус Мес.

Ударил гонг. Рокот толпы не стал тише, а, наоборот, стал нарастать. Гонг ударил снова, и начал расти голос хора.

— О-о-о!

Парадоксально гармонично одновременно с этим нарастал и голос толпы.

— О-о-о! А-а-а! О-о-о!

— Даммм! — запел гонг в третий раз.

— Оракул слушает, — сурово и надменно разнеслись слова жрицы. Видно было, что толпа заколебалась. Среди этих серых людских тел спрятались переодетые умелые провокаторы, но и они сейчас не знали, что делать. Люди, привыкшие падать ниц под одним только яростным взглядом служительницы оракула, опомнились и начали приходить в себя. Пришли в себя и лазутчики. То тут, то там в толпе стали возникать шорохи и приглушенные диалоги — очаги напряженности.