Гордон Диксон - Час Орды

- Им хватило даже неусиленной, чтобы вернуться и сражаться, - вставил Луон.

- Да, когда они вернулись! Но все дело в том, что не они вернулись. Вначале мы безо всякой надежды, только по велению сердца, атаковали Орду и изменили ход сражения. Только это и ничто другое кардинально повлияло на их решимость.

- Друг Майлз, - пробормотал Луон, - мне кажется, что ты придаешь этому отличию слишком большое значение.

- Это не просто отличие, - более спокойно ответил Майлз. - Это отличие говорит о центрогалактианах очень многое. Неужели ты не помнишь, как они не могли понять, даже после моего объяснения, почему для нас, находившихся на борту "Боевой Шлюпки" и оставшихся в одиночестве, не было выбора, кроме как атаковать Серебряную Орду? Вспомни, как центрогалактиане не могли уловить это.

- Они объяснили, что изменились в течение длительного времени, пока их цивилизация развивалась.

- Изменились! Да! - почти гневно воскликнул Майлз. - _О_н_и изменились настолько, что больше не могут нас понять. Но именно _м_ы ввели их в бой, и это сражение закончилось успехом, несмотря на все их ранние вычисления! Неужели ты не понимаешь? Они давно подавили свои инстинкты, полагая, что это пойдет им во благо. Но то, что они получили, не смогло их спасти, и только наши инстинкты, заполнив их пустующее место, сделали это!

- Я согласен, - ответил Луон, - со всем этим, друг Майлз. Может быть, у нас есть нечто, чего лишились центрогалактиане, и может быть, отсутствие этого у них открыло бы Галактику для Серебряной Орды, если бы нас там не оказалось. Но как можешь ты строить на одном мелком инстинкте некий грандиозный план по замене повелителен нашего островка Вселенной?

Майлз угрюмо улыбнулся. Он взял со столика чистый кусок белой ткани, обмакнул его в керосин из контейнера, стоящего рядом, и начал очищать руки и предплечья от полос красной, серой и желтой краски.

- Потому что он не мелкий, - продолжил он. - Ты, я, все мы на "Боевой Шлюпке" с самого начала сделали неправильный вывод по поводу центрогалактиан. Увидев, насколько они стары и могущественны, мы бездоказательно приняли на веру, что они давным-давно выиграли все свои битвы со своим окружением, что они миновали ту точку, где должны доказывать свое право на выживание во Вселенной. Но мы ошиблись.

Луон странно посмотрел на Майлза.

- Я тебя не понимаю, - признался серокожий инопланетянин.

- Я объясню, - Майлз закончил чистить руки и, скомкав намокший и испачканный кусок ткани, бросил его в большой пакет из-под кофе, уже наполовину заполненный другими кусками испачканной ткани. - Где-то, продолжил он, - когда-то, может быть, наступит конец физической Вселенной. Но только тогда, когда больше не останется границ, откуда может появиться что-то неизвестное и враждебное, для любой расы заканчивается борьба за выживание. До этих пор каждая раса должна отстаивать свои права. Единственная разница заключается только в том, что с каждым разом источник угрозы будет находиться все дальше и дальше по мере расширения сферы безопасности. Мы, люди, Луон, - конечный продукт развития организма, начавшегося с одной клетки, и он выиграл все сражения за жизнь, в которые его втянули. А что же с твоим народом?

- То же самое, - пробормотал Луон. - Но ведь центрогалактиане тоже...

- Нет, - отрезал Майлз. - Когда-то, может быть, тысячу лет назад, они решили обменять свои инстинкты на другие способности. И в течение всех этих тысяч лет это казалось правильным решением. Но вернулась Серебряная Орда и доказала его ошибочность. Центрогалактиане пережили Орду физически, но не в этом дело, потому что мы, а не они сами спасли их. Они оказались уязвимы и не могут вернуться, чтобы подобрать потерянное. В любом случае их дорога в будущее закончится тупиком.

Майлз на секунду задержал свой взгляд на Луоне.

- Вот почему мы заберем у них Галактику, - продолжил он. - Потому что с этого момента они начнут умирать, подобно доисторическим существам, пошедшим по неправильной ветви эволюции и в конце столкнувшимися с чем-то, с чем не могут справиться.

- Нет, друг Майлз, - возразил Луон, - даже если они вымрут и мы займем их место, если мы будем держаться наших инстинктов, как мы можем получить то, что они получили, отказавшись от их инстинктов? Куда мы уйдем...

- Другим путем, - сказал Майлз, - любой другой дорогой эволюции, где мы сохраним инстинкт и чувство. Они не пытались пойти таким путем, или свернули с него слишком рано. Они закрыли дверь перед сабли, через которую все мы, если повезет, попадем в гораздо большую Вселенную.

- Большую? - произнес Луон, полный сомнения.

- Разумеется, большую, - уверил его Майлз. - Возьми перегрузку. Именно инстинкт и чувство ввели тебя в это состояние. Ты можешь придумать другой способ?

- Но мы не можем все наше будущее сражаться с врагами, Майлз.

Майлз улыбнулся.

- Ты думаешь, это все, на что способна перегрузка? Это последнее, на что она пригодна. Это в корне - _с_о_з_и_д_а_т_е_л_ь_н_а_я_ сила...

Он замолчал и дружески положил руку на гладкое серое плечо.

- Ты увидишь, - сказал Майлз. - Ты поймешь, когда я объясню это. А объясню я это всем вам с "Боевой Шлюпки", когда соберутся все остальные. Он опять прервался. - Это, кстати, напомнило мне, что нам пора вернуться, чтобы поприветствовать появление остальных. Мэри?

Она встала со своего стульчика, держа пальцем страницу, где окончила чтение, и пошла в сторону дороги.

Но, повинуясь руке Майлза, Луон остался стоять. Он внезапно нагнулся вперед, всматриваясь в картину. Майлз ждал, наблюдая за серым лицом с резкими чертами, смотрящим на формы и краски на натянутом полотне.

В конце концов Луон глубоко вздохнул и оторвался от картины. Он повернулся к Майлзу, смотря в сторону и выше человека.

- Ты вложил туда слишком много солнца, друг Майлз, - сказал он. Это...

Майлз улыбнулся еще шире. Он слегка толкнул плечо, которое по-прежнему держал, повернув при этом Луона обратно к дороге, и они направились к ждущей их машине.

- Верно, - согласился Майлз, пока они шли. - Это тоже перегрузка. Это - моя картина, и да, в ней много Солнца.

Так они и шли. Но на самом деле Луон оказался прав. Хотя пейзаж был тем самым, который Майлз рисовал в тот день, после которого, казалось, прошли годы, когда Солнце потускнело и покраснело, картина получилась другой.

Хотя на картине опять виднелась река, ее берега, зеленые поляны и университетские здания из красного кирпича, они казались нереальными посеревшими, потяжелевшими, запачкавшимися в старых, диких, животных грехах и человеческих глупостях. И снова кисть Майлза произвела на свет творение человека, осуждающего самого себя. Несмотря на все свои поиски, его видение не изменилось.