Филип Фармер - Многоярусный мир: Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь.

— Слушай, Дингстет! Покинуть этот мир тебя побуждают любопытство и страсть к новым знаниям. Это ценные факторы. А твой избыточный страх перед неизвестным — это отрицательный аспект твоей личности. Это психическая болезнь, и я понимаю, что сам ты ее победить не в состоянии. Так вот, я скажу тебе, как поступлю. Когда я вернусь, а я обещаю, что вернусь, то принесу с собой лекарство, которое подавит твой страх. Вот тогда ты сможешь отправиться куда угодно и делать, что хочешь.

— Это было бы очень любезно с твоей стороны, — поблагодарил Орка Дингстет. — Только... я не уверен, что есть лекарство, способное преодолеть такой сильный страх.

— Обещаю тебе, оно победит его.

— Но я не уверен, что мне хочется принять какое-то такое лекарство. Оно же может заставить меня сделать то, что принесет мне гибель!

— Я его доставлю сюда, а воспользуешься ты им или нет, будет зависеть от твоего желания.

Орку хотелось лишь одного — чтобы это существо помогло ему вернуться через врата.

— Я принесу тебе лекарство, — вновь пообещал Орк.

— Я впущу тебя, чтобы попробовать его, — сказало существо. — По крайней мере, думаю, что впущу. Удачного тебе стечения обстоятельств, Орк, сын Лоса и Энитармон!

— Тебе тоже, — пожелал ему Орк.

И шагнул сквозь врата — кристаллическую стену.

ГЛАВА 24

Из Пещерного мира Зазеля Орк вышел в мир, который местные жители называли Лактер. Пробыв там какое-то время, молодой Владыка определил, что тоанам он известен как Джадавин-Тар, то есть Мир Джадавина. Когда-то это был Мир Туллоха, то есть Туллох-Тар. Но Джадавин сумел пройти через врата-ловушки, и Туллоху пришлось спасаться бегством.

Особенностью Лактер было то, что на его ночном небе звезды, казалось, порхали, как светляки. Орк не случайно подумал именно так — «казалось», потому что многое в личных вселенных принадлежало к числу иллюзий. Врата вывели его в пещеру у подножия горы на большом тропическом острове, и, пройдя через джунгли, Орк оказался на берегу моря. Понаблюдав несколько дней за туземцами, он решил познакомиться с ними поближе. Это был мирный и дружелюбный народ, хотя некоторые их обычаи представлялись Орку экстравагантными, а порой и жестокими.

Язык поашенков не был родствен тоанскому. Орк выучил его довольно быстро, несмотря на необходимость освоить некоторые незнакомые звуки. Он жил с миловидной женщиной в хижине из травы и дерева вроде бамбука, охотился, ловил рыбу, досыта ел, много спал и залечивал телесные раны. Душевные же раны заживали не так быстро. Владыку не покидало желание найти следующие врата. Научившись бегло объясняться на местном языке, он стал расспрашивать всех, кто утверждал, будто что-то знает о мире за пределами острова. Сведения из этих рассказов удалось почерпнуть скудные и большей частью полулегендарные.

Гостеприимные темнокожие хозяева предложили ему попробовать наркотик под названием афлатук, сделанный из сока трех растений. Орк пил его, а также курил измельченную кору сомакатина. Оба снадобья вызывали у него мечтательное состояние, движения и мысли становились замедленно-тягучими. Вкус сладкого ароматного плода или жареного мяса держался во рту несколько часов — так, во всяком случае, казалось после употребления этих наркотиков; оргазмы продолжались вечность. Местные жители утверждали, что афлатук и сомакатин не обладают никакими отрицательными последствиями, к ним также не развивается привыкание.

Однако через некоторое время юноша заметил, что взрослые члены племени не отличаются хорошей памятью. А потом у жены Орка случился выкидыш, и выяснилось, что это здесь довольно частое явление. Сначала эти факты не слишком обеспокоили молодого Владыку. Но когда он начал промахиваться на охоте — а Орк всегда был превосходным лучником, — его охватила тревога. Она только усилилась, когда Орк обнаружил, что у него начались провалы в памяти. Случилось это после очередного ритуального праздника, и всю ночь, несмотря на мучительные позывы выпить сока и покурить коры, Орк устоял. Ни с кем не попрощавшись, он вышел в море на своем челноке, захватив с собой воду и пищу.

На следующий день Владыка уже сожалел, что отказался от афлатука и сомакатина. Еще до наступления ночи тело его корчилось в судорогах от мучительного неутоленного желания выпить или сделать пару затяжек, и ветер уносил его крики, которые слышали только морские птицы. Остров исчез в дали, и на горизонте, насколько хватало глаз, не было видно суши.

Джим Гримсон тоже страдал и мучился и тоже, хотя и фигурально, кусал свои запястья и раздирал пальцами тело. Он в унисон Орку вопил благим матом, видел, как и молодой Владыка, демонов, встававших из моря, и огромные призрачные фигуры, глядевшие из-за туч, чувствовал вместе с ним, как кости пытаются прогрызть себе дорогу сквозь плоть и кожу.

В просветах между этими пытками Орк, а следовательно и Джим, впадали в депрессию. В конце концов юноша чуть было не прыгнул в море, не в силах более выносить подобное состояние.

Затем его муки внезапно прекратились — кровь очистилась от наркотиков, и Орк поклялся, что никогда больше не притронется ни к какому зелью.

К несчастью, во время одного из приступов депрессии он выбросил за борт все запасы еды и питья. И теперь ему приходилось сражаться с жаждой и голодом. Орк проиграл бы эту битву, если бы его не подобрал корабль. Однако, к несчастью, это оказалось судно работорговцев, оснащенное парусами и веслами, и Владыку, заковав, бросили в трюм, где уже томились сотни других пленников.

Пираты-работорговцы, с более светлой кожей, чем поашенки, вооруженные стальными пиками, совершили два набега на какой-то большой остров и, набив свой корабль до отказа чернокожими аборигенами, вот уже три недели плыли на север.

Орк пережил заточение в трюме, но впереди его ждало рабство. Его продали на плантацию и отправили работать в поле. Тяжкий труд от зари до темна под убийственным солнцем, дурная пища, беспрестанные унижения, не знающие устали бичи надсмотрщиков — все это подвергло испытаниям его терпение и выносливость. Орк знал, какое наказание грозит за неподчинение приказам и чем может обернуться для него возражение надсмотрщику или даже чуть угрюмый взгляд. Несмотря на это, ему едва удавалось держать себя в руках. Он внимательно наблюдал за всем, что происходило вокруг, и искал пути к побегу.

Джим Гримсон не только разделял страдания Орка — у него хватало и своих. Еще когда юноша пережил самую настоящую «ломку», Джим попытался освободиться, но безуспешно. Охваченный ужасом, Джим повторял попытки вновь и вновь — но избавиться от Владыки не мог, и его поглотили без остатка кошмарные видения. Он стал слишком Орком, чтобы быть Джимом Гримсоном.