Александр Силецкий - Легендарь

Похоже, беззаветные уроки Дармоеда принесли-таки удачные плоды.

И только для стороннего, как Крамугас, случайного наблюдателя, не ведающего о мелких внутренних разногласиях и потому заранее готового ежеминутно восторгаться, во всей умиляющей взор простоте открывался самый верхний уровень, без околичностей — единый, всенародный.

— Ну вот, — кричали друг другу люди, обмениваясь радостными рукопожатиями и даже лобызаясь, — дожили, наконец-то!.. И у нас теперь, на Цирцее!..

На всех переходах, на шагательных виадуках, на спусковых и возносящих-спиралях, на плоских крышах домов творилось подлинное столпотворение.

Именно так: столпотворение творилось — каждый новый миг. И всеми сразу…

И, казалось, навсегда…

Люди были повсюду. Словно праздник наступил… Словно будет фейерверк, раздача редких сладостей и что-нибудь еще…

А по улицам, гудя в клаксон, носился открытый мнемоавтомобиль, и из него беспрестанно, с риском вывалиться вообще, высовывался знаменитый Дармоед с Виадуа-Кольцевой.

Надсаживаясь, он повсюду призывал, заверял, клеймил, восхвалял, выводил всех и вся на чистую воду, получат подачки и тумаки и счастлив был необыкновенно.

То был Дармоедов звездный час!

Одет Дармоед был как всегда, — с той только разницей, что к своим полинялым лампасам на кальсонах он добавил еще эполеты со священным знаком Церкви — куриными крылышками и семиконечной звездой Голиафа с перекрещенными плугом и ракетой в центре.

Но на это добавление к его наряду внимания никто не обращал — привыкли к Дармоедовым причудам. Даже мысль не возникала, что все может быть всерьез…

Центр города оказался забитым настолько, что Крамугасу, как он ни пытался одолеть людские толпы, так в конечном счете и не удалось прорваться к зданию родной редакции, а звонить туда по телефону было бесполезно, поскольку на звонки либо вообще не отвечали, либо отвечали, но довольно странным образом: «Больше пафоса, а посторонних — в шею!» — вопил кто-то и моментально вешал трубку.

Один раз, правда, в разговор вклинился какой-то умник, который важно, нараспев поведал, будто приказал: «Ядреный пафос стал мне по колено! И жизнь моя поэтому нетленна… Уберите аптекаря с денег, если денег не стало совсем!.. Немедля довести до сведения прочих!»

О каком таком аптекаре шла речь, Крамугас понятия не имел, поскольку здешних денег не только не держал в руках, но так ни разу и не видел.

Очень скоро он сообразил: необходимо срочно изыскивать другие — обходные, хитрые — пути.

На седьмой панели с виражом, совсем уже неподалеку от редакции, Крамугас наткнулся на колоссальное скопление Автоматических Блюстителей Принципов.

— Что случилось? — настороженно спросил Крамугас. — Новые веяния, да?

— Сам должен знать! Вот так! Кто ты такой, что ничего не знаешь?

— Неправда, — возразил Крамугас. — Кое-что я знаю.

— Вот и делай выводы! — прикрикнули на него.

— Со скидкой или без? — уточнил Крамугас.

— Ты — делай, делай! Потом скинемся, если надо. Усекаешь или нет?

— Нужной информации маловато, — пожаловался Крамугас на всякий случай. — Боюсь, ничего не выйдет. Частные предположения не покрывают целого — никак.

— К чему доступ имеете? — громыхнул Автоматический Блюститель.

— К своей собственной статье, — не моргнув глазом, браво выпалил Крамугас. — Я не смог достать утренней газеты, а моя статья как раз на сотой, эксклюзивной, полосе. Я думал, что будет в солидном журнале, — мне редактор перед подписанием к печати обещал, а пошло в газете. Я, конечно, не в обиде — пусть хоть так… Прошу пропустить меня в редакцию за персональным экземпляром.

— Сегодня здесь нет редакции, — торжествуя, возвестил Блюститель. — Ни газеты, ни журнала.

— Да она у них общая — редакция эта! А что же тогда есть?

— Публичный! Дворец! Культуры и собраний!

— Вот впервые слышу…

— Это не играет роли! Сегодня здесь собирается только избранная публика, — надменно пояснил Автоматический Блюститель Принципов. — Конгресс Полувселенского Содома Наций, сокращенно — ПОВСОНАЦ! Вы написали здравицу в честь нашего Конгресса и лично его еще не выбранного Председателя? А? Пламенный призыв?!

— Я уже на грани, — кивнул поспешно Крамугас. — Даже, может быть, за гранью… Все нужное изложено в статье. Пропустите меня!

— Ну, если так, тогда — идет, — согласились Блюстители Принципов.

И Крамугас через черный ход, срочно переименованный накануне Конгресса в Самый-Что-Ни-На-Есть-Парадный, проник в здание редакции и восходящими потоками в тот же момент был заброшен к дверям помпезного конференц-зала, возле которых уже толпился народ — чистенький, приглаженный, разнообразно одноликий и, судя по всему, до чрезвычайности довольный тем, что происходит вокруг.

25. Прелюдия славы

Ошарашенный таким количеством импозантно-блестящей публики, среди которой там и тут виднелись столпы местной цирцеянской прессы, а также прочие элитные столпы, полустолпы и иже с ними, Крамугас прицелился было сразу пройти в полутемный уголок и здесь в смущении застыть.

Он еще не представлял в точности, что же лично ему надобно на эдаком значительном Конгрессе, как именно вести себя и о чем лучше всего разговаривать, да и стоит ли вообще говорить что-либо.

Но где-то в подсознании таилась робкая надежда: ну, а вдруг сейчас случится нечто — пусть и ерундовое, в конечном счете, но о котором все-таки неплохо будет после написать, тем самым лишний раз продемонстрировав свою недюжинную хватку журналиста, оборотистого, в меру ловкого и даже, может, беспринципного — ведь, если уж по совести, на том вся пресса на Цирцее-28 и стоит, чтоб в главный принцип возводить отсутствие какого-либо принципа и, бесконечно умиляясь этим, врать напропалую. Врать свободно и легко, как дышишь. Соблюдая, впрочем, должный реализм.

Когда-нибудь я выбьюсь в короли, решил внезапно Крамугас, в большие, всеми почитаемые короли — пусть хоть война теперь, хоть конец света, хоть не знаю что, но уж потом-то я свое возьму сполна!..

Неподалеку, на стене, в золоченых рамах с вензелями рядком висели задницы.

И под каждою было указано, чье это высокое лицо и когда изображено.

К стене паралитической походкою приблизился вихрастенький задохлик с важной свитой.

— Кто позволил? Что за дребедень? Всю эту порнографию отсюда — снять! — скомандовал задохлик. — Мне не нужны потом вопросы!

— Да помилуйте, — немедленно послышалось из свиты, — это ведь не просто… Это же — иконографическая порнография! Канон веков! Для просвещения грядущих поколений. Вы сами приказали вешать именно сюда!