Николай Басов - Место отсчета

Она взорвалась, утонув в шаре невероятного размера, состоящем из белесого пара, рыжего, яркого пламени и темных, разлетающихся в разные стороны обломков, оставляющих дымные следы...

Тем временем первая лодка, которую подстрелил Ростик, воткнулась-таки в землю. От ее удара о грунт даже поверх боевого шума прокатился грохот. А потом она громко хлопнула несколько раз и тоже взорвалась.

— Хорошо горят, — с понятным удовлетворением проговорил Чернобров, отложил ружье и взял автомат. — Ну что, рванули в атаку, что ли?

Ростик оглянулся. От обсерватории вперед, к колонне бежало человек пятнадцать. Их можно было прижать к земле парой очередей, но эти очереди никто не мог сделать. Колонна, едва прозвучали первые выстрелы, бросилась в разные стороны. Кто атаковал конвоиров, кто просто хотел залечь на обочину, кто рвался удрать подальше в лесок, чтобы не нашли...

Ростик вскочил на фундамент радиотелескопа. Поднял бинокль, две машины пурпурных, которые кружили в семи — десяти километрах, почти сливаясь с небом, вовсе не собирались атаковать рассыпавшуюся колонну. Да и не собрать ее уже было. К тому же — Ростик мог за это поручиться — они видели, что противотанковые ружья сделали с их соплеменниками, и не рвались проверить на себе эффективность непонятного, неожиданного, но дьявольски опасного оружия людей.

Ростик тоже поднял карабин. Передернул затвор:

— Вперед!

Они бежали недолго. Уже через пятьдесят — семьдесят метров стало ясно, что конвоиров кончили без них. Пусть очень кровавой атакой, в упор, когда озверевшие предатели, понимая, что пощады не будет, били веером... К счастью, только у трех оказались автоматы, у остальных — винтовки. Вот этих загасили сразу. А потом кто поопытнее и умел читать бой подобрали оружие и попытались справиться с автоматчиками.

Внезапно Ростик остановился, что называется, на всем скаку. Ему показалось, что к двоим самолетам присоединилось еще несколько, а все вместе это была сила. Он оглянулся, эх, дурак он дураковский! Как же его угораздило бросить противотанковое ружье?! Прямо хоть возвращайся...

Нет, нужно было тащить его с собой, хоть какая-то защита...

Ростик швырнул карабин на плечо и подхватил бинокль. Так и есть. Над лесом, примерно там, где они оставили машину с бензином, кружили уже не две, а как минимум шесть летающих лодок. Или даже больше, пересчитать их было трудновато, они то и дело перепутывались, а поля бинокля, чтобы захватить их разом и сосчитать, не хватало.

Но вообще-то, контратаковать пока они не намеревались. Вот и хорошо, решил Ростик. Все-таки он добежал до колонны, но тут уже все было почти спокойно.

Люди в ошейниках лежали на травке, в пыли или бродили как потерянные, разглядывая трупы. Кто-то пронзительно кричал, пытаясь справиться с болью ранения, где-то в стороне ругались, пытаясь поделить ружье. Причем злоба этого спора была нешуточной. Оно и понятно — карабин конвоира выглядел солидной гарантией свободы и самой жизни...

Ростик огляделся. Лишь в одном месте, примерно там, где находилась середина колонны, стояли люди, слушая кого-то, кто, кажется, отдавал приказы. Вот в эту сторону Ростик и направился.

24

Толпа образовалась вокруг трех человек в форме, которых взяли живыми. Это оказались перебежчики, конвоиры, солдаты пурпурных. Они были крепко избиты, одного так приложили, что он едва стоял, но все-таки они были живы.

Недавние пленные смотрели на них и негромко, как почему-то сразу привыкают в русских тюрьмах, переговаривались. Многие срывали с себя плетеные ошейники, исцарапывая пальцы в кровь, ломая ногти, шипя от боли и злости.

Ростик оказался рядом с пленными почти в тот самый момент, когда откуда-то сбоку к ним подлетел кузнец. Он был молодцом, волок свое противотанковое ружье, и толпа перед ним раздавалась, как волны перед кораблем.

Ростик кивнул ему:

— Ты в порядке?

— Как видишь. А ты?

Они разговаривали, словно других людей поблизости не было, словно никто их тут больше не понимал, как иностранцы.

Ростик огляделся, так и есть. Люди, которых они освободили, еще не были солдатами. Они еще не способны были идти на штурм города, не умели побеждать противника. В них еще слишком сильно было чувство самосохранения, возникающее у каждого, кто побывал в плену, тем более в таком плену! И тут следовало что-то придумать, вот только что?

— Что с этими? — спросил кузнец.

— Сейчас допросим.

Ростик посмотрел в лица пленных. Это были обычные лица, в них не читалось ни какой-то особенной подлости, ни тем более злодейства — они явно не стояли с кистенем в подворотне до того, как пошли в услужение врагам.

У одного, что едва не терял все время сознание, не хватало двух пальцев на правой руке. Но большой и указательный, необходимые для стрельбы, были на месте. Широкий чуб падал ему на исцарапанный, синюшный лоб, поэтому выражение глаз было невозможно прочитать.

Второй был подлиза, это становилось ясно при первом взгляде на него. Маленький, кругленький, какой-то лоснящийся, он даже на солдата был не похож. И тем не менее в его кротких глазах застыло такое выражение, что Ростик почему-то начал в нем подозревать самого большого изувера из всех уже погибших конвоиров. Ожидая своей участи, он странно плямкал губами, Ростик впервые видел такой нервный тик.

Третий был высоким, стройным, довольно мускулистым и темно-рыжим. Так уж повелось, что к рыжим у Ростика была слабость, и то, что третий тип оказался именно этой масти, почему-то приводило в замешательство.

— Ну, ребята, что вас толкнуло на путь, как говорится, служения врагу?

— Какие же они враги? Они просто напали, предложили перейти к ним... — начал было пухлый, но ему не дал договорить беспалый.

— Пошел ты. — Он поднял голову, посмотрел на небо, на кружащие в отдалении самолеты. — Все равно один конец, чего уж разговаривать?

— Разговаривать как раз есть причина. Где у них главные силы, где командование?

— А почему мы должны тебе это рассказывать? — спросил рыжий.

— Просто потому, что ты все-таки еще человек, а не пурпурный...

— Они тоже люди, — быстро вставил пухлый.

— Они пришли, чтобы сделать большую часть наших людей рабами, понимаешь — рабами. А ты...

— Я всегда был рабом, — признался беспалый. — Рабом коммунистов, и ты был, и каждый из нас. Вот и захотел для разнообразия, чтобы кто-то другой походил в ошейнике, а я нет.

Это было, конечно, не объяснение, но большего он все равно не рассказал бы. Почему-то Ростик решил, что он из сидевших, только, кажется, все-таки не по интеллигентным, политическим статьям, а по уголовной.