Джеймс Данливи - Рыжий

И я думаю, в середине зала должен быть стол для демонстрации зверей. Получайте дешевые тетрадки для записей, пожалуйста. Я расскажу вам все, что нужно. Может быть, сейчас я и не произвожу особого впечатления, но лет через пять… И не забудьте, что я учусь в Тринити. Возможности мои безграничны. Под конец вечера я исполню испанский танец и буду ловить ртом маслины. И буду запевалой в хоре северодублинских шлюх, которые подадут чай с пирожными тем, кто сексуально угнетен.

— Клоклан, я страдаю от меланхолии.

— Глотни пива и забудь о меланхолии. Вечеринка будет чудесная.

— Мне нужно домой, Перси.

— Да нет же, ты ни в коем случае не должен ее пропустить.

Они идут по Графтон-стрит, в руках — серые коробки с пивом. Дэнджерфилд поет:

«Мое сердце —Выжатая виноградина.В нем осталась лишь Косточка,Только косточка».

— Меня выгонят из дому.

— О, Господи, да в каком доме ты живешь? Дай своей супружнице пинок под зад. Вышвырнуть вон? Чепуха. Ведь здесь же Ирландия.

Они открыли железную калитку и спустились вниз по черным крутым ступенькам. Хозяин дома, Тони Маларки, расплывается в улыбке, источая запах разогретого на солнце коровьего дерьма и пересчитывая ящики с пивом. За буфетной находится огромная кухня. Напитки выставлены на стол. Клоклан уносит свой пакет в самый угол и прикрывает бутылки какими-то тряпками. Маларки не спускает с него глаз.

— Куда ты тащишь бутылки, Клоклан, старый потаскун?

— Не собираюсь промывать своим пивом твои древние внутренности.

Воздух заполняется шумом откупориваемых бутылок. Запах сырых стен. В этом здании угадываются длинные коридоры, потайные комнаты, подземные ходы, ямы для торфа и винные погреба с грязными матрасами на полах. Кухню освещает лампа без абажура. Грязный, в пятнах, красный кафельный пол. Стены побелены, у потолка — покрытые грибком контрфорсы. В двери проталкиваются все новые люди с сумками, наполненными бутылками с пивом.

Себастьян запихивает в карманы бутылки. Вооружается.

Проходит на другой конец комнаты. Невысокая, крепкого сложения девушка стоит в одиночестве. Зеленые, тускловатые глаза и черные длинные волосы. Весьма вероятно, что ее отец — гробовщик. И что она служанка.

Себастьян подходит к ней. Она удивленно поднимает брови. О, нет, она не служанка. И не рабыня. Какие зеленые, звериные глаза. Он взял бутылку, зажал ее между коленями, проверил штопор. Выпрямился. Хлопок. Коричневая пена стекает из уголков его рта. Он улыбается девушке.

— Как вас зовут?

— Разве так сразу задают такой вопрос?

— А что вы хотели, чтобы я у вас спросил?

— Не знаю, но странно так сразу спрашивать имя.

— Меня зовут Себастьян.

— А меня Мэри.

— Вы похожи на итальянку.

— А вы — на нахала.

— Тубицу-тихбицу. Так называют в Африке дурнушек.

— Вы смеетесь надо мной. Мне это не нравится. И вообще, вы какой — то странный.

— Выпьем бутылочку пива, Мэри. Я хочу кое-что тебе рассказать. Например, о том, что такое грех.

— Что вы знаете о грехах?

— Я могу их прощать.

— То, что вы говорите, и есть грех. Если вы будете говорить такое, я перестану с вами разговаривать.

Изображая из себя джентльмена, Себастьян подал Мэри стакан черного пива. Он отвел ее в сторонку, где они смогли усесться на диван и поговорить. Она рассказала, что не любит оставаться дома. Ее отец целых три недели не мог справить большую нужду, и им пришлось вызвать доктора, но и тот ничем не смог помочь, и они уже начали опасаться, что он умрет от самоотравления. Она сказала, что он просто лежит в постели и не выходит искать поденную работу. И все это продолжается уже долгие месяцы, вонь просто ужасная, а ей приходится заниматься хозяйством и заботиться о своих двух младших братишках.

В противоположном углу зала Клоклан ухаживал за упитанной блондиночкой. В воздухе витало ощущение скуки и разочарования из-за неудавшейся вечеринки. Неожиданно со свистом пронеслась кем-то брошенная бутылка и разбилась вдребезги о голову женоподобного мужчины. Раздалось несколько увещевательных голосов, но зато целый хор принялся подзадоривать дерущихся. Разбили стул, девушка вырвалась из чьих-то лап, крича, что не позволит себя тискать. Мэри спряталась под скамьей, а Себастьян докладывал ей, что происходит. На другой стороне зала назревал скандал. Клоклан отвернулся от блондинки и разговаривал о чем-то с коротышкой, который, как говорили, работал ювелиром, ибо любил эту профессию. Неожиданно Клоклан поднял кулак и ударил коротышку по лицу. Тот рухнул на пол и попытался спастись от Клокпана под скамьей, но какая-то девушка пнула его ногой в лицо, подумав, что он пытается заглянуть ей под юбку.

В этом подземелье собрались изгои. Не выношу нищих и тех, кто когда-то был богатым. Сборище эскапистов. Может быть, у меня не хватает терпения, чтобы подождать, чем все закончится. В середине зала осталось всего несколько человек. Остальные, потерпевшие поражение в драке, расползлись по углам и молча пялились оттуда остекленевшими глазами.

Мэри посмотрела на него своими зелеными глазами.

— Что за ужас здесь происходит…

— Ужасный сброд, Мэри.

— Вы из Англии? Откуда именно?

— Я не из бледнокожих.

— Откуда же вы тогда?

— Я — американец.

— Серьезно?

— А ты ирландка.

— Да.

— И ты любишь Ирландию?

— Люблю. Я бы не хотела жить ни в каком другом месте.

— А приходилось ли тебе жить в другом месте?

— Нет.

— Ты любишь своего отца?

— Странный вопрос? Почему вы задаете мне странные вопросы?

— Ты мне нравишься. Я хочу знать, любишь ли ты своего отца.

— Нет, я не люблю его.

— Почему?

— Потому что он не любит меня.

— И почему же он не любит тебя?

— Я не знаю, но он никогда не любил меня.

— Откуда тебе это известно?

— Потому что он бьет меня.

— О Господи, Мэри. Неужели он и в самом деле тебя бьет?

— Да, он меня бьет.

— И за что же?

— Да ни за что.

— Нет, все же должна быть какая-то причина.

— Да нет же. Если я поздно прихожу домой, он спрашивает меня, почему я поздно пришла, и что бы я не ответила, он придирается ко мне и начинает меня бить, причем он загоняет меня в коридор, чтобы я не могла убежать. Он ненавидит меня.

— Неужели?

— Да, и причем без всякой на то причины. Как только я прихожу, он выключает радио, зовет меня в гостиную и спрашивает, где я была, а затем начинает обвинять меня в том, что я встречалась с мужчинами в парках и гуляла с ними. А я ни с кем не встречалась. Потом он называет меня лгуньей, обзывает меня ужасными словами, а если я настаиваю на том, что говорю правду, он набрасывается на меня.