Рэй Брэдбери - Сборник 13 КОШКИНА ПИЖАМА

Все встрепенулись. Элиот взглянул на нас поверх рояля и подмигнул, стоя, пока песня свободно и легко лилась сама собой.

– Узнаете? – спросил он.

– Боже мой, – воскликнул я, – сто лет не слышал этой песни!

И я начал подпевать Элиоту, а затем песню подхватила Санора, потом Джо, и мы запели: «I get the blues when it rains».

Мы улыбнулись друг другу, и слова зазвучали громче: «The blues I can't lose when it rains»11.

Мы знали все слова и допели песню до конца, а когда закончили, рассмеялись, и Элиот сел на стул и стал наигрывать «I Found а Million Dollar Baby in а Five and Ten Cent Store»12, и мы обнаружили, что все знаем слова и этой песни.

А потом мы запели «China Town, My China Town»13, а затем «Singin' in the Rain»14 – да, да: «Singin' in the rain, what a glorious feelin', I'm happy again…»15

После этого кто-то вспомнил «In а little Spanish Town»16: «'Twas on a night like this, stars were peek-a-booing down, 'Twas on a night like this…»17

A потом вмешался Дольф со своим: «I met her in Monterrey a long time ago, I met her in Monterrey, in old Mexico…»18

Затем Джо запел во все горло: «Yes, we have no bananas, we have no bananas today»19, которая за пару минут решительно переменила все настроение и почти неизбежно привела к тому, что мы запели «The Beer Barrel Polka»20 и «Неу, Mama, the Butcher Boy for Me»21.

Никто не помнит, кто принес вина, но кто-то это сделал, однако мы не напились, нет, а выпили ровно столько, сколько надо, потому что главное для нас было петь. Мы просто балдели от этого.

Мы пропели с девяти до десяти вечера, и тут Джо Петракка сказал:

– Ну-ка, расступитесь, сейчас итальяшка будет петь «Фигаро».

Мы расступились, и он спел. Мы стояли очень тихо и слушали, потому что оказалось, у него необычайно хорошо поставленный и приятный голос. Джо исполнил арии соло из «Травиаты», немного из «Тоски», а в завершение спел Un bel di22. Все время, пока он пел, глаза его были закрыты, и, закончив, он открыл их, удивленно огляделся и произнес:

– Черт побери, дело приобретает серьезный оборот! Кто знает «By а Waterfall» из «Golddiggers of 1933»?23

Санора сказала, что споет за Руби Килер, а кто-то еще вызвался спеть партию Дика Пауэлла. К тому времени мы уже обшаривали комнаты в поисках бутылок, а жена Дольфа незаметно выскользнула из дома и спустилась на машине в город, чтобы купить еще выпивки, потому что ни для кого не было сомнений: будем петь и будем пить.

Затем мы плавно вернулись назад к "You were meant for me, I was meant for you… Angels patterned you and when they were done, you were all sweet things rolled up in one…24 К полуночи мы пропели все бродвейские мелодии, старые и новые, половину мюзиклов студии «XX век Фокс», несколько песен из фильмов «Уорнер Бразерс», приправляя все это различными «Yes, sir, that's my baby, no, sir, I don't mean maybe»25, а также «You're Blase»26 и «Just a Gigolo»27, после чего резко нырнули в омут старых песен времен наших бабушек и спели чертову дюжину слащаво-елейных мелодий, которые мы, однако, исполнили с наигранной нежностью. Все плохие песни отчего-то звучали хорошо. Все хорошее звучало просто великолепно. А то, что всегда было потрясающим, теперь казалось умопомрачительно прекрасным.

Около часа ночи мы оставили рояль и, не переставая петь, вышли в патио, где, уже а капелла, Джо исполнил на бис еще несколько арий Пуччини, а Эстер и Дольф исполнили дуэтом «Ain't She Sweet, See Her Comin' Down the Street, Now I Ask You Very Confidentially…»28

В четверть второго мы несколько приглушили голоса, так как позвонили соседи и попросили петь потише, настало время Гершвина. «I Love That Funny Face», а потом «Puttin' on the Ritz»29.

К двум мы выпили немного шампанского и внезапно вспомнили песни, которые наши родители году этак в 1928-м пели в домашних подвалах, в которых устраивались дни рождения, или напевали, сидя теплыми летними вечерами на веранде, в те времена, когда большинству из нас было лет по десять: «There's а Long, Long Trail-a-Winding into the Land of My Dreams»30.

Тут Эстер вспомнила, что ее друг Теодор Драйзер когда-то давно написал очень любимую всеми песню: «О the moon is bright tonight along the Wabash, from the fields there comes the scent of new-mown hay. Through the sycamores the candlelight is gloaming – on the banks of the Wabash, far away…»31

Затем была: «Nights are long since you went away…»32

A потом: «Smile the while I bid you sad adieu, when the years roll by I'll come to you»33.

И «Jeanine, I dream of lilac time»34.

И «Gee, but I'd give the world to see that old gang of mine»35.

И еще «Those wedding bells are breaking up that old gang of mine»36.

И наконец, конечно же: «Should auld acquaintance be forgot…»37

К тому времени все бутылки уже опустели, и мы снова вернулись к «I Get the Blues When It Rains», после этого часы пробили три, и жена Дольфа стояла у открытой двери, держа в руках наши пальто, мы подходили, одевались и выходили в ночь на улицу, шепотом продолжая напевать.

Не помню, кто отвез меня домой и вообще как мы туда добрались. Помню лишь, как слезы высыхали на моих щеках, потому что это был необыкновенный, неоценимый вечер, это было то, чего никогда не бывало прежде и что никогда точь-в-точь не повторится вновь.

Прошли годы, Джо и Элиот давно умерли, остальные же как-то перевалили за свой средний возраст; за годы нашей писательской карьеры мы любили и проигрывали, а иногда выигрывали, иногда мы по-прежнему встречаемся, читаем свои рассказы у Саноры или у Дольфа, среди нас появилось несколько новых лиц, и по крайней мере раз в год мы вспоминаем Элиота за роялем, и как он играл в тот вечер, и мы желали, чтоб это длилось без конца – в тот вечер, исполненный любви, тепла и красоты, когда все эти слащавые, бессмысленные песенки вдруг обрели огромный смысл. Это было так глупо и сладко, так ужасно и прекрасно, как когда Боги говорит: «Сыграй, Сэм», – и Сэм играет и поет: «You must remember this, а kiss is just a kiss, a sigh is just a sigh…»38

Вряд ли это может настолько тронуть. Вряд ли это может быть настолько волшебным. Вряд ли это может заставить тебя плакать от счастья, а потом от грусти, а потом снова от счастья.

Но ты плачешь. И я плачу. И все мы.

И еще одно, последнее воспоминание.

Однажды, месяца через два после того прекрасного вечера, мы собрались в том же доме, и Элиот вошел, прошел за рояль и остановился, с сомнением глядя на инструмент.

– Сыграй «I Get the Blues When It Rains», – предложил я.

Он начал играть.

Но это было не то. Тот вечер ушел навсегда. Того, что было в тот вечер, не было теперь. Были те же люди, то же место, те же воспоминания, те же мелодии в голове, но… тот вечер был особенный. Он навсегда останется таким. И мы благоразумно оставили эту затею. Элиот сел и взял в руки свою рукопись. После долгого молчания, бросив всего один взгляд на рояль, Элиот откашлялся и прочел нам название своего нового рассказа.