Беатриче кота Брамбиллы (сборник) (СИ) - Слезкин Юрий Львович

Их прошлое было разное и сами они были разные — одна толстая, другая тонкая, — но будущее их ждало одинаковое и одинаковые мысли копошились в их старческих головах.

Они радовались жизни.

Они счастливы были, когда, просыпаясь на заре, видели лучи встающего солнца, радовались пище, которую они ели, не пережевывая, радовались тем покойникам, которых везли мимо них на черных дрогах печали…

И особенно они любили маленькие детские гробики — такие скромные и невинные, обитые белым.

По очереди ходили они на базар и каждая из них приносила другой радостные вести вместе с пищей, поддерживающей их существование…

И, сидя у окна, они говорили.

Прошлое друг друга они хорошо знали, будущее было неизвестно и страшно, но было одно, что давало нескончаемую тему их разговорам и это одно была — смерть…

Не их смерть, которая, казалось, уже близко подошла к ним, нет, а смерть тех, что проносили мимо них…

— Ты знаешь, — говорила тонкая, нагибаясь к толстой и открывая бледный обтянутый рот, — ты знаешь, сегодня опять умерла одна молодая… кхе-хе… да, да — она умерла как раз перед свадьбой, как раз перед свадьбой и жених ее сошел с ума… Его свезли в больницу… Она была здоровая, но смерть пришла оттуда, откуда ее не ждали… Она купалась и утонула… хе-хе… смерть всегда приходит неожиданно…

И толстая вторила ей:

— Да-да, моя милая, — это так, это так…

— А тут, напротив, живет художник, — продолжала тонкая и голос ее хрипел от восторга и напряжения, — он простудился и кашляет… И я знаю — не пройдет месяца, как он умрет… А он хотел кончить свою картину и мечтал о славе…

— Это всегда так, это всегда так, — неподвижно, чуть открывая губы, повторяла толстая, которая рада была, что за нее говорит другая и именно то, что она думала.

Так жили они из года в год, с боязливо-радостной улыбкой встречая утро и с торжествующих хихиканьем провожая день.

Он видели, что они живут, а другие умирают, видели, что занавески, герань и канарейка оставались неизменными, а все другое менялось и гибло.

Умирали гордые, красивые и любящие люди, а они — ненужные старухи — уродливыми беззубыми ртами славили жизнь.

— Мы еще живем, мы еще живем, — говорила тонкая и терла свои костлявые пальцы, — сегодня у нас будет суп из мяса, а соседка обещала мне передать все новости…. Ты слышишь, милая?…

И толстая качала лысой головой, силясь приподнять веки:

— Слышу, слышу, милая, — отзывалась она и смеялась тихонько-тихонько…

Все чаще и чаще проносили мимо них темные гробы и бледные молодые люди со строгими лицами провожали их… И в звонком редком воздухе осени все чаще вздыхало тоскливое пение смерти…

У окна своей комнаты сидели две старухи — сегодня, как вчера, неизменные — тонкая и толстая… а мимо них одни за другими тянулись дроги…

В этот раз их было много и толпа без шапок — темная и большая — тянулась за ними…

— Опять везут, — заметила толстая и угасшие глаза ее тускло блеснули из-за вспыхнувших век, — откуда так много?

— Подожди, подожди, — подхватила, волнуясь, тонкая, — еще больше увидишь… Вот — и те и эти умрут — все умрут; а мы будем провожать их глазами… Там, в городе, они сумели хорошо найти свою смерть… И смотри, — все молодые… Они ищут счастье!… хе-хе… они создают жизнь и умирают…

— Хе-хе… да, — умирают… А мы живем! ведь мы живем? — лукаво подмигивала худая.

— Живем, все живем! — захлебываясь, сипела другая.

Они смотрели друг другу в лицо, подмигивали и тихонько, торжествующе смеялись…

ЛЕГЕНДЫ О ХРИСТЕ{20}

Было это тогда, когда Иисус шел со своими учениками в Иерусалим ко дню пасхи.

Долго шли они, но казалось, не утомлялся Христос, и кроткая умиротворенная улыбка играла на Его губах.

Много притч — трогательных и нежных — рассказал Он своим ученикам, но никто не сумел записать их, так непередаваемы были они в своей сладостной печали. К вечеру одного дня недалеко от Иерусалима нашли путники одинокий дом и зашли отдохнуть.

Розовые тени падали на исхудалое лицо Учителя, и последние лучи солнца играли в Его глазах.

Медленно шел Христос по тропинке сада, окружавшего дом, и медленно, усталой походкой, следовали за ним в молчании ученики Его. Они были голодны и хотели спать, и не трогала их красота угасающего вечера.

Для Христа же пришел час Его молитвы.

Тихо шептали что-то Его губы, и шепотом отвечали Ему темные листья олив, тонким запахом кадили Ему засыпающие цветы.

Сизой дымкой застилались вечерние дали, и капли слез в глазах Учителя были так же кристально-чисты, как жемчужные росинки в чашечках лилий.

Но внезапно Христос остановился. Перед ним у конца тропинки раскинулся скромный куст горной вьющейся розы — и алые, душистые цветы ее, хранимые острыми шипами, посылали и свое прости уходящему дню. Непонятной радостью зажегся взгляд Учителя. Он быстро протянул руку к кусту с розами.

Ученики не успели предупредить Его, чтобы был Он осторожен, и укоризненно, с соболезнованием, закачали головами, когда в руке Христа увидали алую розу, а с пальцев, оцарапанных шипами, упало несколько капель алой крови.

Но Учитель, казалось, не чувствовал боли, в молодой радости прижимая к устам сорванный цветок.

Он целовал его.

Тогда подошел к нему Петр и сказал:

— Учитель, эта роза поранила Твои руки, потому что не знает, кто Ты… Но прикажи нам и мы вырвем ее с корнем и бросим в яму для нечистот. Не целуй ее…

Но Христос только тихо покачал головой и улыбнулся, не отрывая губ своих от цветка. И тогда подступил Иаков.

— Учитель, — с любовью молвил он, — хочешь — я сорву все шипы с этого куста, и ты будешь наслаждаться запахом его цветов, не причиняя себе боли.

Иисус же поднял голову, и глаза Его устремились на догорающую полосу зари; никогда еще не видали ученики в лице Учителя такого взгляда. Пресветлый восторг, озаренный Страданьем, мерцал в Его глазах.

И, помолчав мгновенье, Он сказал:

— Этот цветок — путь моей жизни… Кто насладится душистыми лепестками его, не испытав боли? Кто войдет со Мной в Царство Небесное, не изранив сердца своего?

Истинно говорю вам — скоро приидет то время, когда обретете вы счастье свое через страдание, ибо, омывши в нем души свои, познаете блаженство.

Ко многим ученикам и верующим являлся Христос после воскресения своего. Всюду встречали Учителя со слезами и радостно, но с душой смущенной и боязливым сердцем.

И только один Фома дерзнул прикоснуться к зияющим ранам Воскресшего и, осязав живое тело, уверовал истинно.

Другие же не решались дотронуться до Него, боясь смутить души свои призраком. Грустно было Иисусу, пришедшему в славе и духе. Часто, ночной порой, скользил Он по спящим улицам города, прислушивался к сонному дыханию людей, к их шепоту и вздохам. Дыхание их было зловонно от пищи, которую они ели, шепот их был мольбою о хлебе, а вздохи о смертности плоти. Потому что все они в гордыне своей только жизнь признавали истинной. До белых и розовых зорь скользил Учитель по улицам города. А к утру всходил в нагорные сады и рощи, и уносился сердцем к престолу Бога с запахами очнувшихся цветов. Он плакал с росами у ног Отца Своего и молился с травами за стадо человеческое.

Но нигде не находил Он веры в воскресший дух свой, ибо в мире осязаемого жили люди и поклонялись сущему.

Тогда подумал Христос:

«Пойду я к дочери Иаира, воскрешенной Мною. Уверует ли она, приявшая от Меня новую жизнь?»

И постучался у дверей ее дома.

— Впусти, жено, странника и накорми хлебом, — сказал Он. Но, увидав Иисуса, с громким плачем упала на пол воскрешенная Им женщина и воскликнула, ударяясь оземь: