Алексей Барон - Эскадра его высочества

Ветер переменился. Вместо лободуя порывами налетал всходень. После прощания с Обенаусом скампавей ходко спускался по главному руслу в течение всего дня. Миновали остров Непускай, контролирующий как выход в дельту, так и путь вверх по реке. Здесь уже не первый век стояла многопушечная муромская крепость. Покаянцы отлично знали ее силу, поэтому приближаться не любили.

Однако ниже, где Текла дробилась на многочисленные рукава, там на подданных базилевса-императора можно было наткнуться где угодно. Поэтому ночью Свиристел сначала приказал сбросить парус, а затем еще и завалить мачту. Чтобы быть как можно неприметнее.

У борта скользившего по течению скампавея тихо плескалась Текла. Внизу, на палубе, вполголоса переговаривались гребцы.

— Что задумал, Палыч? — спросил Абросим.

Свиристел протянул зрительную трубу.

— Глянь, мне показалось или впрямь там два корабля? Темно, что в печке.

Ночь действительно выдалась для тайных дел как по заказу. Похолодало. Вновь налетел северный ветер. В небе густо висели тучи. Часто моросил не по-летнему мелкий дождь. Звезды показывались лишь изредка. В их свете на поблескивающей поверхности Теклы еще можно было что-то разглядеть, но стоило прижаться к обрывистому берегу, и тьма совершенно поглощала низкий корпус «Ежовня».

Абросим недолго вглядывался в темень.

— Справа — бриг, слева — трехмачтовый, вроде фрегата, — уверенно сообщил он. — Хочешь между ними проскочить?

— Сам бог велит. Так глупо стоят. Стрелять же им нельзя, иначе друг друга покалечат.

— Что-то уж слишком глупо. Может, пакость какую приготовили?

— Какую же?

— Ну, к примеру, вдруг цепь натянули? От борта к борту, а? Поперек течения?

Стоеросов почесал бороду.

— Могут, — сказал он.

— Не подождать ли померанцев? Они от этой засады одни щепки оставят.

— Хорошо бы. Но только мстители за Агафония могут появиться пораньше адмирала Мак-Магона. А это для нас не лучше покаянской засады.

— Значит?

— Значит, на абордаж брать будем.

— Бриг?

— Нет. Чего нам бриг? Фрегат. Этого они меньше всего ожидают. Прибавь, им же неведомо, что мы знаем о приказе нас потопить. Да и ждут по воде, а не с берега.

— Так то оно так. Только там их, почитай, человек двести или двести пятьдесят на одном фрегате.

— Ну и что? Думаешь, они все с заряженными мушкетами день и ночь караулят на палубе? Спят же! Не первую ночь стоят.

— Да, скорее всего. Но если нападем… это ж война. Весь Муром подставим.

— Муром? Какой Муром? Ха! А мы служим-то сейчас кому?

— Да вроде Поммерну.

— Вот. Мы теперь кто? Изгои. Так что Тихон отговорки найдет. А не найдет — так заплатит. Казну посадника жалеть с какой стати?

— Казну Мурома, ты хочешь сказать.

— Тихон так лапу в нее запустил, что если и захочет, сам не разберет, где его деньги, а где — общинные. Не у него первого золото совесть съело.

— А она у него была, совесть-то?

— Не знаю. Чтобы править в Муроме, совесть не нужна. С ней даже труднее, по-моему. Ты вот что. Прикажи курфюрстова сержанта в каюту унести, хватит ему воздухом дышать. Пулю-то вытащили?

— Нет. Глубоко сидит. Пропадут они с Прошкой, если на «Поларштерне» не помогут.

— Ну, трогаем помалу.

Без плеска опустились тяжелые лиственные весла. «Ежовень» тенью двинулся вдоль левого, обрывистого берега Теклы. Молча, с оружием у ноги, гребли свиристеловы мужики.

Подле укрытого деревянными щитами носового единорога притаился Абросим с зажженным фитилем. До фрегата оставалось саженей шестьсот, когда Стоеросов приказал сушить весла. Скампавей тихо скользил по течению. Прекрасно «зализанные» обводы позволяли двигаться бесшумно, даже за кормой не журчало.

На мостик поднялся Абросим.

— Дальше поплывем — заметят.

— Угу.

— Так что же делать?

— Пора высаживаться, берегом пойдем.

— Я тоже пойду.

— Куда ж я без тебя. Эй, Ерофеич! Отдать кормовой.

Плюхнулся потайной якорь, — не на цепи, а на толстом пеньковом канате. Канат натянулся, мягко затормозив судно. Дальше уж само течение прибило «Ежовень» к берегу. Палубная команда осторожно опустила сходню.

— Сорок человек остаются при веслах, — приказал Стоеросов. — Абордажная партия — за мной!

Уже с берега добавил:

— Ерофеич, как фонарем «добро» просигналю, — гребите во весь дух.

Боцман перегнулся через фальшборт.

— Откуда посигналишь?

— С фрегата, вестимо.

— Брать, значит, все-таки намерен?

— Пренепременно. Иначе они нас возьмут. Хочешь?

— Не-е, — отказался Ерофеич. — По молодости я уже в плену покаянском разок побывал. Хватит! Никому не посоветую. Псы, чистые псы…

Кто-то из гребцов плюнул за борт.

— Да какие ж они чистые…

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ФРЕГАТ «КОНСО»

Водоизмещение — 478 тонн. Трехмачтовый барк. Максимальная зарегистрированная скорость — 17,9 узла. Вооружение — 46 орудий калибром от 4 до 18 фунтов. Экипаж — 285 человек. Командир — капитан второго ранга Сейран Лере.

«Консо» вполне разумно стоял кормой в сторону Мурома, а носом по течению. Так, чтобы в случае чего сразу броситься в погоню. Держали его два кормовых якоря. Стражи на берегу не оказалось — оно и понятно, ждали ведь скампавей, а не верблюда.

— Молодец твой барон, — шепнул Абросим. — Предупредил, не сдрейфил. Хотя и понятно, родич теперь.

Свиристел кивнул молча, поскольку держал в зубах надежный, дедовский еще кинжал.

Пользуясь тенью обрыва, оба вошли в воду напротив кормы и поплыли к носу фрегата. Там свешивались снасти, за которые можно было уцепиться.

Еще с берега они засекли двух часовых — на юте и в «вороньем гнезде» бизань-мачты. Видимо, капитан фрегата сильно рассчитывал на дозорных брига, стоявшего чуть выше по течению. Да и время было уж очень сонное — четвертый час утра, самая что ни на есть «собакина вахта».

Абросим первым взобрался по канату на палубу Затем, ползя от пушки к пушке, пробрался на ют и там тихонько стукнул часового. В делах подобного рода был он знатным мастером, но все же чуток нашумел.

— Эй, что происходит? — поинтересовался матрос с мачты.

— Слышь, парень, ты только не балуй, — сказал Свиристел, подбирая мушкет часового. — А то пальну, понял? Лучше слезай по тихой.

Абросим тем временем выбросил за борт шторм-трап.

— А вы меня — не того? — спросил матрос.

— Да чего ж мы, душегубы?

— А кто?

— Добрейшей души человеки.

Матрос хмыкнул.

— Эт сразу видать.