Валерий Генкин - Похищение

- Цесариум, я счастлив сообщить. Дочь невредима.

Подошла Салима.

- Отец!

- Салима!

Женщина нежно коснулась решеточки микрофона.

- Вылетай скорее, я жду.

Салима смотрела на Андриса.

- Мы немного задержимся. Придется послать птерик в город за камерой.

- Разве...

- Аппарат разбился. Случайно. Я думаю, Рервик сможет быстро достать другой.

- Хорошо, жду.

Наргес широким жестом пригласил Андриса за стол.

- Напишете или наговорите на кристалл?

- Напишу.

Он набросал несколько слов. Наргес посмотрел на сообщение.

- Авсей?

- Авсей Год. Найдете его в студии.

- Авсей Год... Кажется, я слышал это имя.

Сделав жест одному из охранников - следуй за мной,- он пошел к птерику.

Рервик и Вуйчич сидели на лавке под дулами плазмеров.

Салима вышла во двор - в окно была видна ее фигура в черном плаще, медленно идущая к опушке.

- Утром здесь должна быть группа. Сцена охоты...- пробормотал Велько по-русски.

- Только на интере! - закричал страж.

- А пошел ты! - по-русски же сказал Велько, стараясь придать голосу благодушный тон.

Похоже, оба приходят к одному выводу: коли вместо сломанной камеры могут найти запасную, надо ломать птерик, хотя бы приборный щиток. Возникает вопрос, зачем было крушить аппаратуру?

А очень просто: для нагнетания напряжения, так сказать, для динамики повествования. И вообще, это дало возможность оттянуть полет в надежде, что там, дальше, еще что-нибудь подвернется.

Перед глазами Рервика встает приборный щиток птерика: голоэкранчик, за которым комп-навигатор. Один хороший удар ногой...

Но их могут посадить вдали от пульта...

- Пульт, Велько. Я беру пульт, ты поможешь,- пробормотал он снова по-русски и еще раз послал куда подальше привставшего стража.

Тянуло в сон, и Рервик задремал, нащупав затылком удобный скат бревна. И тут же проснулся - шумно вошли Наргес и Салима.

- Уже? - удивился Рервик.

За окном темнело.

- А где камера? - спросил Велько.

- В птерике. Хрупкая вещь, сами понимаете. Зачем зря носить. Надо торопиться, пока совсем не стемнело.

Первым шел Наргес, следом - Велько и Рервик, за ними - два стража. Последней шла Салима. У птерика - легкой прогулочной машины открытого типа дожидался еще один страж. Рервик летал на таких машинах и мысленно представил внутреннее пространство. К счастью, третий страж, он же - пилот, еще не сел за штурвал. Андрис чуть потеснил Велько у входа и поднялся вслед за Наргесом. Теперь между ним и пультом был только розовый горбун, а позади - Велько. Стражи на мгновение потеряли его. Рервик прыгнул. Отшвырнул локтем Наргеса. Каблук пробил экран и, хрустя кристаллами, увяз в электронных кишках. Велько метался, путаясь в ногах стражей. Салима едва взглянула на пульт, отвернулась и пошла обратно к дому Иокла.

Камера смотрит ей вслед. Отъезд. Небо в тучах. Капли на колпаке птерика. Затемнение.

Били их жестоко. Сухой и жилистый Андрис переносил избиение несколько легче друга. Рыхлый Велько, весь в крови, по-детски всхлипывал, пытаясь закрыться связанными руками или сложиться в комок.

- Мерзавцы, прекратить! - кричал Андрис, кривя разбитые губы, но голос его едва ли доходил до ушей стражей. Наргес сложил узкий рот скорбной дугой и был недвижим. Салима, казалось, торжествовала. Но когда Рервик поймал ее взгляд, что-то похожее на смущение мелькнуло в ее темных глазах.

- Око за око, губа за губу,- сказал Андрис, сплевывая кровавый сгусток.

Салима подняла руку. Избиение прекратилось. Стражи покинули комнату один за другим. Велько привалился к стене в полуобмороке. Рервик еще раз перехватил взгляд Салимы. В холодных глазах кроме усмешки было еще что-то. И Андрис понял вдруг, что, ударив это холеное создание по щеке и губам - там, в пещере Болта,- он приобрел у Любимой Дочери немалый кредит уважения. В каком-то смысле он стал ее господином. Ведь она была женщиной. К тому же ее никогда не били. Более того, он внезапно сообразил, что при иных обстоятельствах вполне мог бы претендовать на место зятя великого тирана. И Андрис усмехнулся.

Та же комната в доме смотрителя. В углу, связанные, сидят Рервик и Вуйчич. Двое стражей не сводят с них глаз, третий прислуживает Салиме и Наргесу, которые что-то едят и пьют из грубых кружек, найденных, по-видимому, в хозяйстве старого Иокла. Остальных стражей не видно - они несут наружное охранение. Голова Наргеса перевязана, углы рта печально опущены. Салима, отвернув голову, смотрит в окно. У губ - дымящаяся кружка. Такая вот сцена.

Ночь съежилась. Падает тяжелый, мутный рассвет.

Я тем временем думаю: почему, собственно, Рервик и Вуйчич не могут сообщить о своих бедах друзьям, властям. Разве не снабдила их сверхцивилизованная родина встроенными в мозги сигнализаторами беды, аларм-датчиками и секьюрити-модулями? Напряг левую бровь - и летит сигнал: мне плохо, координаты е2 - е4, срочно высылайте экспресс-андроида для производства сервисных работ согласно регламенту. И сей момент зависает над ним винтолет, этакая летяга стрекозиного облика, сбрасывает кибера с медицинским саквояжем и лучеметом и спасает горемыку в самый последний момент.

Мы хотели было выбрать более романтический способ, приводящий к тому же результату. Способ этот опробован с успехом в тысячах героических фильмов вестерно-истерного типа: кончаются патроны, раскалился пулеметный ствол, сжеван последний сухарь и, рванув рубаху, с запекшимся ртом встает во весь рост герой. Еще мгновенье - и стрела дикаря, пуля бандита, ятаган нехорошего бея сразят его. Но - торжественный перелом музыки, и из-за холмов с шашками и громким "ура!" несутся могучие грузовые птерики.

Они зависают над поляной, дружно садятся, и все вокруг мгновенно кишит конями, королями, ловчими, придворными, ассистентами и помощниками режиссера, гримерами, костюмерами и Авсеем Годом.

Кино!

Но действительные события развивались несколько иначе.

Хмурые стражи производили смену караула, когда из лесу послышалась похоронная музыка. Уныло-торжественные звуки неприятно подействовали на стражей, и они, сжимая рукояти плазмеров, уставились на дальнюю опушку. Оттуда на поляну выступала процессия. Вслед за музыкантами, которые дули в рожки, извлекая печальный свист, и угрюмо били в тарелки, на открытой повозке, влекомой четырьмя силами, показался убранный цветами гроб. По сторонам церемониальным шагом выступали гвардейцы Цесариума в золотых пятиуголках. За повозкой в тяжелом молчании двигалась толпа скорбящих. Стражи похолодели от ужаса:-недвижный и строгий, лежал в гробу великий гений Леха, несравненный Цесариум Жоземунт Болт.

- Ва-ва,- сказал старший страж и опустил плазмер.