Роберт Шекли - Журнал «Если» 1992 № 04

И другой вопрос, который особенно действует на людей молодых, еще продолжающих донашивать свои детские вещи, из которых они постепенно вырастают. Вот мы появляемся на свет, начинаем расти и очень быстро достигаем «положенного» роста.

Почему рост прекращается? А если бы он продолжался, представляете себе, как бы выглядел человек, скажем, к сорока годам? Это же не просто означает взять и увеличить все вдвое: самая прочность костей должна при этом возрасти многократно; необходимы кости уже не из кальция, а, скажем, из кремния. Но биохимический процесс, заключенный внутри нас, «умеет» делать кости только из кальция… Итак, в оплодотворенной яйцеклетке заложен и сам процесс роста, и ограничитель — когда именно этот рост должен прекратиться: в 21–22 года. Люди пытались противостоять этому: скажем, в средние века в поисках средств омоложения властители переливали себе кровь новорожденных, пересаживали железы от обезьян, искали эликсир жизни. Но — безрезультатно.

Каков оптимальный жизненныйсрок? По некоторым биологическим данным, он располагается в районе 120–140 лет. Однако за счет интенсивности жизни, неправильности ее, пагубных привычек мы умудряемся закончить век в два раза быстрее. Это при том, что бессмертие, можно сказать, существует на клеточном уровне: пока клетка размножается, она воспроизводит сама себя с тем же набором органелл, хромосом.

Многие специалисты высказывают предположение, что продолжительность жизни зависит от генетических данных. Видимо, в генных «картах» человека можно обнаружить и ген роста, и ген старения. Последний удалить — и… Вечная жизнь? Но я уверен, что, совершив нечто подобное, мы нанесем человеку чудовищный вред, о котором еще и не догадываемся. Вот сознание, наверное, может жить вечно и, если утрясти всякие «мелочи», мы могли бы беседовать с Марком Аврелием. Хотя отнюдь не факт, что оказались бы для него достойными собеседниками… Но, опять же, думаю, что формы вечного существования сознания не таковы, как формы его временного существования. Что‑то должно меняться. Этим занимается только религия: есть христианские представления, есть, скажем, метампсихоз буддистов с переселением души и т. д.

К чему мы пришли? Есть некий предел, положенный природой, и чем более изощренно мы защищаемся, тем чаще обнаруживаем такие вещи, с которыми пока справиться не в состоянии.

Но есть и другая сторона вопроса: «неразрешимые» или ставшие таковыми проблемы, созданные самим человеком.

Терпение природы и даже «второй природы», человеком созданной, небезгранично. Все можно истратить, исчерпать. И возможно наступление такого момента, когда мы не Сможем предупредить цепную реакцию изменения лица Земли. Примеров того, что это может произойти, человечеству дано немало: исчезнувшие животные, растения. Однако опыты с ДДТ не отвадили нас от экспериментов с другими химическими веществами, теми же фреонами. Далеко простирает химия руки свои вдела человеческие. Куры, откормленные антибиотиками, — сколько лет мы их ели! Даже бабушки в деревнях кормили цыплят таблетками пенициллина (лучше растут), а потом у детей, которые ели курятину, возникала «внезапная» аллергия. На Западе контроль за подобными вещами сейчас гораздо строже, но еще в 1985‑86 годах СССР получал венгерских и голландских кур, выращенных по старой технологии и забракованных Европейским сообществом. Не было у нас подобных стандартов, и фирмы никаких законов не нарушали…

Все чаще человечество болеет и страдает от собственных поступков, уподобившись змее, которая пожирает свой собственный хвост. Мы пьем, курим, пользуемся транспортом… и погибаем от алкоголизма, рака, дорожных происшествий. От всего не убережешься, и вопрос не в том, стоит ли овчинка выделки, а в том, что надо менять образ жизни. Когда я ем такой исторически достоверный продукт, как хлеб (это не сервелат, который надо было изобрести), — я же не знаю, на каких удобрениях всходили колосья, что туда добавили пекари, чтобы каравай был пышным, какие микроэлементы содержала вода, которой замешивали муку. Человечество вследствие своего образа жизни нажило множество болезней, я бы сказал, немедицинского характера. Язва, гипертония, остеохондроз порождаются «нормальным» для современного горожанина образом существования. Конечно, в разных странах он разный. Американцы, положим, выглядят лучше нас, но они обожают пить таблетки, подсчитывают, сколько чего употреблено, едят только то, что приготовлено в специальной печке, а не, упаси Боже, на костре. И какое потомство будет у человека, выросшего на ранжированной диете, в искусственной среде, человека, в логическом смысле на 90 % искусственного?

Неизвестно, потому что продукты неприродные. Возможно, и не слишком жизнеспособное.

Нaсвоем историческом пути человечество набрело на такую чрезвычайно опасную болезнь, как СПИД. Все помнят, когда только о нем узнали, было даже и некоторое злорадство по поводу того, что это болезнь «гомосексуалистов, наркоманов и проституток», что это‑«у них». Теперь СПИД стал болезнью людей, живущих нормальной гетеросексуальной жизнью. На самом‑то деле задача не в том, чтобы осудить своего ближнего, а в том, чтобы спасти его. Кроме всего прочего, СПИД, на мой взгляд, пример того, как можно экологически загадить среду. В Кении сейчас около 63 процентов жителей являются носителями этого вируса. В нашей стране такого количества и не нужно, достаточно 15–20 процентов зараженных, чтобы Россия не справилась с этой нагрузкой никогда. Будем жить, как в средние века люди жили с сифилисом или туберкулезом, считая, что ничего страшного — проваленный нос, золотуха… Мы же ничем не сможем помочь этим людям, не сможем обеспечить им даже минимальный прожиточный минимум — койку, еду. Это при условии, что дальнейшее распространение заразы прекратится, что вряд ли произойдет быстро, хотя ленивое массовое сознание настроено именно так: ну, СПИД, об этом так много говорят, наверное, скоро будет таблетка. Мне как врачу прекрасно известно, что пациент, который всю жизнь курит, пьет, объедается — он надеется и требует, чтобы врач его за день, ну, за два вылечил. Разгреб проблемы, копившиеся десятилетиями. Люди должны понимать, что большинство болезней неизлечимы, во всяком случае, следы свои они оставляют навсегда; это правда, а не профессиональный цинизм. И в определенном смысле СПИД есть результат развития цивилизации, а постановка вопроса в повести Браннера «Жестокий век», когда люди из будущего являются подобно древнему «богу из машины», чтобы спасти нас от нас самих, — вполне фантастическая. Но что мы можем сделать, рассчитывая на себя?