Роберт Шекли - «Если», 1992 № 04

Обратимся к медицине. Всегда заманчиво попытаться угадать, понять, что было бы, если… Я читаю врачам, которые уже имеют стаж работы, лекций по кардиостимуляции и другим медицинским тонкостям, связанным с техникой. И мне доводилось преподавать в медучилище, где учатся люди совсем молодые, 16–17 лет. И вот я не раз задавал вопрос и опытным врачам, и будущим медикам: как вы думаете, от чего человек умирает? Самый обычный ответ: он стареет. Но ответ бессодержателен, поскольку непонятно, что там стареет, что стирается, как подошва у ботинка (на живом-то, стоит пораниться, еще толще кожа нарастет). Этим наука не занимается. Самое большее, на что она согласна ответить — почему: нарушается ощелачивание, цикл Кребса и т. д.

И другой вопрос, который особенно действует на людей молодых, еще продолжающих донашивать свои детские вещи, из которых они постепенно вырастают. Вот мы появляемся на свет, начинаем расти и очень быстро достигаем «положенного» роста.

Почему рост прекращается? А если бы он продолжался, представляете себе, как бы выглядел человек, скажем, к сорока годам? Это же не просто означает взять и увеличить все вдвое: самая прочность костей должна при этом возрасти многократно; необходимы кости уже не из кальция, а, скажем, из кремния. Но биохимический процесс, заключенный внутри нас, «умеет» делать кости только из кальция… Итак, в оплодотворенной яйцеклетке заложен и сам процесс роста, и ограничитель — когда именно этот рост должен прекратиться: в 21–22 года. Люди пытались противостоять этому: скажем, в средние века в поисках средств омоложения властители переливали себе кровь новорожденных, пересаживали железы от обезьян, искали эликсир жизни. Но — безрезультатно.

Каков оптимальный жизненный срок? По некоторым биологическим данным, он располагается в районе 120–140 лет. Однако за счет интенсивности жизни, неправильности ее, пагубных привычек мы умудряемся закончить век в два раза быстрее. Это при том, что бессмертие, можно сказать, существует на клеточном уровне: пока клетка размножается, она воспроизводит сама себя с тем же набором органелл, хромосом.

Многие специалисты высказывают предположение, что продолжительность жизни зависит от генетических данных. Видимо, в генных «картах» человека можно обнаружить и ген роста, и ген старения. Последний удалить — и… Вечная жизнь? Но я уверен, что, совершив нечто подобное, мы нанесем человеку чудовищный вред, о котором еще и не догадываемся. Вот сознание, наверное, может жить вечно и, если утрясти всякие «мелочи», мы могли бы беседовать с Марком Аврелием. Хотя отнюдь не факт, что оказались бы для него достойными собеседниками… Но, опять же, думаю, что формы вечного существования сознания не таковы, как формы его временного существования. Что-то должно меняться. Этим занимается только религия: есть христианские представления, есть, скажем, метампсихоз буддистов с переселением души и т. д.

К чему мы пришли? Есть некий предел, положенный природой, и чем более изощренно мы защищаемся, тем чаще обнаруживаем такие вещи, с которыми пока справиться не в состоянии.

Но есть и другая сторона вопроса: «неразрешимые» или ставшие таковыми проблемы, созданные самим человеком.

Терпение природы и даже «второй природы», человеком созданной, небезгранично. Все можно истратить, исчерпать. И возможно наступление такого момента, когда мы не Сможем предупредить цепную реакцию изменения лица Земли. Примеров того, что это может произойти, человечеству дано немало: исчезнувшие животные, растения. Однако опыты с ДДТ не отвадили нас от экспериментов с другими химическими веществами, теми же фреонами. Далеко простирает химия руки свои вдела человеческие. Куры, откормленные антибиотиками, — сколько лет мы их ели! Даже бабушки в деревнях кормили цыплят таблетками пенициллина (лучше растут), а потом у детей, которые ели курятину, возникала «внезапная» аллергия. На Западе контроль за подобными вещами сейчас гораздо строже, но еще в 1985-86 годах СССР получал венгерских и голландских кур, выращенных по старой технологии и забракованных Европейским сообществом. Не было у нас подобных стандартов, и фирмы никаких законов не нарушали…

Все чаще человечество болеет и страдает от собственных поступков, уподобившись змее, которая пожирает свой собственный хвост. Мы пьем, курим, пользуемся транспортом… и погибаем от алкоголизма, рака, дорожных происшествий. От всего не убережешься, и вопрос не в том, стоит ли овчинка выделки, а в том, что надо менять образ жизни. Когда я ем такой исторически достоверный продукт, как хлеб (это не сервелат, который надо было изобрести), — я же не знаю, на каких удобрениях всходили колосья, что туда добавили пекари, чтобы каравай был пышным, какие микроэлементы содержала вода, которой замешивали муку. Человечество вследствие своего образа жизни нажило множество болезней, я бы сказал, немедицинского характера. Язва, гипертония, остеохондроз порождаются «нормальным» для современного горожанина образом существования. Конечно, в разных странах он разный. Американцы, положим, выглядят лучше нас, но они обожают пить таблетки, подсчитывают, сколько чего употреблено, едят только то, что приготовлено в специальной печке, а не, упаси Боже, на костре. И какое потомство будет у человека, выросшего на ранжированной диете, в искусственной среде, человека, в логическом смысле на 90 % искусственного?

Неизвестно, потому что продукты неприродные. Возможно, и не слишком жизнеспособное.

Нa своем историческом пути человечество набрело на такую чрезвычайно опасную болезнь, как СПИД. Все помнят, когда только о нем узнали, было даже и некоторое злорадство по поводу того, что это болезнь «гомосексуалистов, наркоманов и проституток», что это-«у них». Теперь СПИД стал болезнью людей, живущих нормальной гетеросексуальной жизнью. На самом-то деле задача не в том, чтобы осудить своего ближнего, а в том, чтобы спасти его. Кроме всего прочего, СПИД, на мой взгляд, пример того, как можно экологически загадить среду. В Кении сейчас около 63 процентов жителей являются носителями этого вируса. В нашей стране такого количества и не нужно, достаточно 15–20 процентов зараженных, чтобы Россия не справилась с этой нагрузкой никогда. Будем жить, как в средние века люди жили с сифилисом или туберкулезом, считая, что ничего страшного — проваленный нос, золотуха… Мы же ничем не сможем помочь этим людям, не сможем обеспечить им даже минимальный прожиточный минимум — койку, еду. Это при условии, что дальнейшее распространение заразы прекратится, что вряд ли произойдет быстро, хотя ленивое массовое сознание настроено именно так: ну, СПИД, об этом так много говорят, наверное, скоро будет таблетка. Мне как врачу прекрасно известно, что пациент, который всю жизнь курит, пьет, объедается — он надеется и требует, чтобы врач его за день, ну, за два вылечил. Разгреб проблемы, копившиеся десятилетиями. Люди должны понимать, что большинство болезней неизлечимы, во всяком случае, следы свои они оставляют навсегда; это правда, а не профессиональный цинизм. И в определенном смысле СПИД есть результат развития цивилизации, а постановка вопроса в повести Браннера «Жестокий век», когда люди из будущего являются подобно древнему «богу из машины», чтобы спасти нас от нас самих, — вполне фантастическая. Но что мы можем сделать, рассчитывая на себя?