Роберт Хайнлайн - Двойник (другой перевод)

— Моя главная функция — не дать вам сойти с ума.

— Что?

— Ну, разумеется. Ситуационный психоз — профессиональная болезнь глав государств. Мои предшественники по королевскому ремеслу — те, что действительно правили, — почти все были хоть чуточку, да психопаты. А гляньте только на ваших американских президентов — эта работенка, как правило, ведет к преждевременной смерти. Но мне не приходится руководить процессами. Для этого у меня есть профессионалы вроде вас. И вам нет нужды доводить себя до убийственного кровяного давления. Вы или такие, как вы, всегда можете уйти со сцены, если дела пойдут уж совсем из рук вон плохо. И вот тогда Старый Добрый Император — а он обычно стар, так как на трон мы попадаем в том возрасте, когда нормальные люди уходят на пенсию — тут как тут, чтобы гарантировать стабильность, охраняя символы государственной власти, пока вы профессионалы — будете вырабатывать для нее Новый Курс. — Он хитровато усмехнулся. — Моя работа, может быть, и не так уж заметна, но, безусловно, полезна.

Потом он еще немного похвастал своими игрушками, и мы вернулись в его кабинет. Я думал, что сейчас он меня отпустит, и действительно король сказал:

— Мне кажется, пора вас отпустить к вашим делам. Поездка была тяжелой?

— Не очень. Но пришлось много работать.

— Надо думать. А между прочим, кто вы такой?

Вас может схватить за плечо полицейский; вы можете получить шок, не нащупав ногой ступеньку там, где она должна быть; можете во сне свалиться с кровати; вас может застать неожиданно вернувшийся муж; но любой из этих случаев я бы с радостью обменял на этот, заданный тихим голосом вопрос. Мне показалось, что от ужаса я постарел, сравнявшись возрастом с моим прототипом.

— Сир?

— Бросьте, бросьте, — сказал он нетерпеливо. — Мой пост сопряжен с рядом привилегий. Поэтому вам лучше говорить правду. Уже час, как я знаю, что вы не Джозеф Бонфорт, хотя допускаю, что вы могли бы провести даже его родную мать. В самых мелочах поведения вы — вылитый Бонфорт. Так кто же вы такой?

— Меня зовут Лоренцо Смизи, Ваше Величество, — еле слышно прошептал я.

— Не надо дрожать! Я уже давно мог кликнуть стражу, если бы намеревался вас схватить. Уж не подосланы ли вы, чтобы убить меня?

— Нет, сир! Я… верный… верный подданный Вашего Величества…

— Странный способ у вас доказывать верность. Ладно, налейте-ка себе стаканчик и выкладывайте.

И я рассказал ему все, с самыми мельчайшими подробностями.

Для этого потребовался еще стаканчик-другой, после чего я почувствовал себя куда лучше. Король ужасно рассердился, узнав о похищении, но когда я рассказал о том, что они сделали с мозгом Бонфорта, его лицо буквально почернело от ярости.

Наконец он сказал:

— Значит, для того чтобы Бонфорт пришел в норму, нужно еще несколько дней?

— Так, во всяком случае, утверждает доктор Капек.

— Не позволяйте ему работать до тех пор, пока он не поправится окончательно. Это очень большой человек. Вы сами-то это понимаете? Он стоит шести таких, как вы или я. Продолжайте быть двойником и дайте ему нужный отдых. Он необходим Империи.

— Вы правы, сир.

— Бросьте вы это «сир»! Поскольку сейчас вы — это он, то и зовите меня Виллемом, как он звал. А знаете, как я вас расколол?

— Нет, си… Нет, Биллем.

— Он зовет меня по имени вот уже двадцать лет. И мне показалось немного странным, что он перестал наедине обращаться со мной запросто, хотя, конечно, и находился здесь по государственной надобности. Но тогда я еще по-настоящему ничего не заподозрил. И все же, как бы поразительна ни была ваша игра, я призадумался. Когда же вы пошли смотреть мои поезда, тут уж я окончательно убедился.

— Извините, но почему?

— Вы были слишком вежливы, вот почему. Я ведь и раньше показывал ему свои машинки, и он постоянно расплачивался со мной за испытываемую скуку насмешками, грубовато проезжаясь насчет того, что вот, дескать, такой взрослый дядька, а занимается подобной ерундой. Эту маленькую сценку мы разыгрывали часто, она очень забавляла нас обоих.

— Ох, об этом я и не подозревал.

— Откуда ж вам было знать!

Я же подумал о том, что все же следовало сообразить, что этот проклятый фэрли-архив выдает в некоторых случаях в чем-то ненадежную информацию.

Только потом я понял, что досье вовсе не было дефектным и что принципы, на которых архив был основан, ничуть не нарушились.

Досье должны были давать видному общественному деятелю мелкие детали о привычках менее значимых лиц. А Императора таким незначительным лицом уж никак нельзя было считать: он известен никак не меньше Бонфорта, и, разумеется, последний не нуждался в записях, чтобы закрепить в памяти привычки короля Виллема. Тем более он не считал возможным помещать в досье сведения о своих личных взаимоотношениях с сюзереном, раз этим досье пользовались даже клерки!

Я не понял того, что было совершенно очевидно, хотя и не знаю, что бы я предпринял, если б уразумел с самого начала, что досье неполно.

А Император продолжал:

— Вы блистательно справились со своей задачей! И после того как вы рискнули жизнью в марсианском Гнезде, я ничуть не удивляюсь, что вы взяли на себя смелость попытаться обмануть и меня. Скажите, я когда-нибудь видел вас на сцене или на экране?

Я назвал ему свое настоящее имя, когда Император того потребовал, сейчас же, смущаясь, я выдал ему и свой театральный псевдоним. Он оглядел меня с ног до головы, всплеснул руками и громко расхохотался. Мне стало даже обидно.

— Вы никогда не слышали обо мне?

— Слышал ли я о вас? Да я один из самых горячих поклонников вашего таланта! — Он снова пригляделся ко мне. — Нет, вы же как две капли воды схожи с Бонфортом! Я не верю, что вы — Лоренцо!

— И тем не менее это я.

— Да верю я, верю! А вы помните ту сценку, где вы играли бродягу? Сначала еще вы пытались доить корову — и ничего не вышло. А кончается она тем, что вы едите из кошачьей миски, но приходит кот и вас прогоняет.

Я сказал, что помню.

— Я эту кассету чуть ли до дыр не затер. Смеюсь и плачу одновременно.

— Так это и было задумано. — Поколебавшись, я все же сказал, что скопировал замысел «Бедного Вилли» у знаменитого артиста совсем другой эпохи. — Однако мои любимые роли драматические.

— Такие, как эта последняя?

— Ну… не совсем так… Такая роль — одна на всю жизнь. И играть целый сезон я бы ее не смог.

— Думаю, вы правы. Ладно, скажите Роджу Клифтону… Нет, Клифтону ничего не надо говорить. Лоренцо, я не думаю, чтобы кто-нибудь выиграл узнав о нашем с вами разговоре. Если вы передадите его содержание Клифтону, ну даже хотя бы то, что я просил его не беспокоиться, это фактически только растревожит его. А перед ним еще уйма работы. А потому лучше промолчим, а?