Евгений Прошкин - Магистраль

Олег достал из шкафа печенье и включил чайник.

— И чем это грозит? — поинтересовался он.

— Твой отказ?

— Нет, мое согласие.

— А-а… это проще. Ничем не грозит. Папаша ее в две тысячи третьем уже развалина, через несколько месяцев сам помрет. Крикова надеялась — в страданиях… Но пострадать ему не удалось. Во сне отошел. Дай бог каждому.

— Я понимаю — сделать исключение в благородных целях, — не сдавался Шорохов. — Спасти кого-то, катастрофу предотвратить…

— Вот катастрофу — ни-ни! Службу давно этой темой прессингуют, только кто же подпишется? Один пожар заранее погасишь — и сгорит все. И время, и Земля, и… — Лопатин махнул рукой. — Все сгорит… К счастью, до сорокового года мы местным правительствам не подчиняемся, а после, когда Служба существует легально, они уже и сами не просят.

— Просят, — возразил Олег.

— Ты про Крикову? Нет, Шорох, она не просит. Крикова, считай, третий человек в Европе, и вопросы финансирования Службы находятся в ее ведении. Не везде, а только в пределах пяти лет, но эти пять лет… там, видишь ли, половина нашего начальства окопалась. Просить Крикова не умеет, ей дешевле брать за горло. Хотя полтора миллиона евро — не так уж дешево.

— Вам и это известно…

— Как исторический факт. Сейчас тебе деньги не очень-то нужны, но в будущем не помешают.

— «Будущее» — термин антинаучный, Василь Вениаминыч.

— Вот стукнет тебе шестьдесят, тогда и посмотрим, — сердито отозвался тот.

Вода закипела, и Олег занялся чаем. У Аси наверняка вышло бы ловчее, по крайней мере она бы не пролила мимо чашки, но Лопатин загрузил ее работой под завязку и раньше вечера не ждал. Теоретически Прелесть могла бы вернуться и к точке старта, но при таком графике она рисковала всю жизнь провести в двух-трех неделях и состариться уже к Новому году.

— Меня еще один вопрос мучает… — признался Шорохов, медленно размешивая сахар.

— Так это же здорово. Когда перестанешь мучиться, я сам тебя и уволю.

— Ага… — проронил Олег. — Василь Вениаминыч… Вот свобода — это…

— Это категория больше бытовая, чем философская, — подхватил Лопатин. — Я понял, о чем ты. Уже допекло, да? Созрел?

— Мне кажется, ее просто нет, — серьезно ответил Олег. — Или… категория-то есть… Самой свободы нет. В принципе. Только слово… Один пшик.

Лопатин отложил дымящуюся трубку и слазил в пакет с печеньем.

— «Пшик»… — крякнул он. — Вот перед тобой сигареты лежат… — Он щелкнул по пачке «Кента». — Можешь закурить? Прямо сейчас.

— Ну, могу.

— Можешь не закурить.

— Могу… — Олег пожал плечами.

— А можешь вообще целый день,…

— Ясно. И что?…

— Это и называется свободой, Шорох. Твоей личной свободой.

— Но ведь все уже сделано?

— Сделано тобой, а не кем-то другим.

— Все уже сделано! — с ударением произнес Олег. — Если смотреть из будущего, то каждая сигарета выкурена тогда, когда ей положено.

— Из будущего? — Лопатин словно бы удивился. — Ты отсюда смотри. Зачем тебе будущее? Узнаешь результат — не сможешь выбирать. Пока ты его не знаешь, ты свободен.

— Но это же фикция! Мы все равно выбираем только то, что должны!

— Сами выбираем, — со значением ответил Василий Вениаминович. — А то, что наш выбор совпадает с предначертанным… Ну, раз он совпадает… считай совпадением.

— И давно вы этим самообманом занимаетесь?

— Давно ли я служу? Давно, Шорох.

Олег отодвинул чашку и поставил на ее место пепельницу.

— Реализую свою свободу, — мрачно пояснил он, вытряхивая из пачки сигарету. — В пределах дозволенного.

— Решил, что жить уже неинтересно? — сочувственно проговорил Лопатин. — Ты сильный оператор, Шорох. Прелесть, кажется, такими вопросами не задается, она во всем уверена… А чем раньше человек ломается, тем лучше.

— Чего ж это лучше-то?… — растерялся Олег.

— Все пройдет. Хочешь, возьми отпуск, слетай куда-нибудь на острова. Поваляйся, погрейся. Попробуй вернуться к обычной жизни. И возвращайся в Службу.

Шорохов потупился и задумчиво погонял по столу круглый крекер. Его подмывало рассказать о своем визите к Рыжей, но он сдержался. Задавать новые вопросы про Ивана Ивановича и вовсе было бессмысленно — Лопатин давно уже ответил, и вполне определенно.

— Ну, чего еще хорошего видел? — спросил Василий Вениаминович.

— Видел нашу Асю… Местную, в девяносто пятом. Молоденькая… В тачке ехала, — добавил Олег, прищурившись. — С уродами какими-то…

— Не перепутал?

— Да мы с ней рядом на светофоре… — начал Шорохов, но прикусил язык. — Нет… это она на светофоре, а я… — Он поймал суровый взгляд начальника и вздохнул. — Вот же, протрепался, кретин… Надеюсь, это не сильно повлияет на будущее?

— А что теперь остается? Только надеяться, — сказал Лопатин.

— Ничего же не случилось… Все на месте.

— Как будто… — нехотя отозвался шеф. — Но если что и случится, вряд ли кто-то заметит. Прямо вам об этом в школе не говорили, однако намекали достаточно прозрачно.

Олег вздернул брови.

— Шорох, у тебя что-то с памятью творится… Это уже не первый раз. Не беспокоит?

— Беспокоит меня другое. Федяченко дал понять, что организация всяких… э-э… экскурсий и тому подобного… Что это для оперов нормальная практика.

— Ненормальная. — Лопатин насупился и вновь взялся за трубку. — Есть операторы… Они называют себя диггерами… Говнюки они все. И Лис тоже грешил… Я знаю, знаю! — Василий Вениаминович выставил руку, не позволяя Олегу возразить. — Ты его не сдал, и он тебя, случись что, не сдаст. Это и необязательно. И так все известно.

О чем идет речь, Шорохов представлял весьма смутно. Встреча с Лисом у него была, и разговор на лестнице он помнил, но все это, кажется, имело отношение к какой-то рядовой операции.

— С диггерами Служба борется, — сказал Лопатин. — Увольняет иногда. Иногда еще круче… Но они, по большому счету, часть той же системы.

— И то, что они делают, уже кем-то сделано… Как с вендеттой мадам вице-спикера.

— В жизни все не так прямо и не так жестко, — возразил Василий Вениаминович. — Скоро убедишься. Есть один финт… Но пока об этом говорить рано, мне еще нужно согласовать с начальством… Хочет Крикова вторжения в прошлое — получит свое вторжение.

— Так что, в итоге она никого не убьет?

— Убьет, убьет, — заверил Лопатин. — Собственноручно, из именного «кольта».

Олег допил чай и затушил сигарету.

— Вы, Василь Вениаминыч… Вы сами толкаете меня на преступление. Нелогично.

— Прошлое изменить можно, судьбу — нельзя, Шорох. Ты все равно окажешься в диггерах.