Человеческая оболчка (СИ) - Котаев Алексей

— Вот как… — старик затушил одну папиросу и тут же поджег другую, словно зная, что разговор будет долгим и трудным.

— Да. Вот я и подумал, может, Вы можете помочь? Люди никогда не бывают лишними.

— Где это? Откуда они такие идут, что аж замерзают?

— Пан Оптикум, за их горной грядой. Через северный перевал, потом направо.

— Когда-то давно наши предки ходили на Пан Оптикум, в надежде его захватить. Те времена прошли, и, честно говоря, я не хочу, чтобы они начинались вновь.

— Но ведь живые люди…

— Пойми правильно, мальчик, город нуждается не в людях. Эх, как бы это все понятно-то сделать… Город нуждается в материалах, в средствах, в топливе и многом другом. Людей тут стало меньше, потому что перспектива родительства подразумевает огромные траты. Многим это не по силам. Молодые бегут отсюда. Техника ломается. Редкие люди платят за то, чтобы им сделали дитя, — старик потушил самокрутку в керамической тарелке и, отодвинув в сторону бумагу, встал. — Ты ведь не отдыхал с дороги? Пойдем перекусим, может, хоть так я пойму, почему для тебя это так важно. Не хочу сегодня тут засиживаться. Надоело мне, старому, каждый день одно и то же делать.

Мужчина открыл шкаф и лениво достал оттуда свою куртку. Она была темно-зеленого цвета, тканевая, и по ней было видно, что она промокнет, стоит ей коснуться воды. Айзек смотрел усталым взглядом, понимая, что сейчас снова придется вставать на ноги, которые начали гудеть от долгого пути.

— Ох, прости. Подумав, что ты местный, я так и не представился. Меня зовут Александр. Те, кто постарше зовут меня Саша. Но думаю тебе и Александра хватит. Ты выглядишь приличным молодым человеком, надеюсь, я не ошибся с компанией для ужина. Не ошибся ведь?

— Надеюсь, нет, — Айзек с трудом поднялся на ноги, и, поправив рюкзак, вышел вслед за Александром. Тот потушил везде свет и на ощупь выбрался из здания на улицу.

Мужчина был старше всех, с кем Айзек успел познакомиться за свою недолгую жизнь. Старик хромал на правую ногу и шел до безобразия медленно, но юноша, войдя в его положение, продолжал плестись вслед за ним, думая о том, что сейчас ему надо было искать ночлег, а не метаться с вопросом, который и без того ждал двадцать с лишним лет.

— Вот. Тут готовят, не то чтобы вкусно, зато порции большие, — мужчина, совсем не оборачиваясь к Айзеку, открыл деревянную дверь со стеклянными вставками и зашел в заведение, над входом, в которое красовалась вывеска «Как дома»

Столы, на которых, кверху лапами, было уложено по четыре стула, стояли пустыми, то ли потому, что вечер, то ли потому, что место не пользовалось успехом. Деревянный затертый пол, брусья потолка красовались под односкатной крышей, звуки легкой приглушенной музыки, и все это в коричневом цвете дерева, что хоть было старым, но пропитка не позволяла ему сереть. За длинной стойкой выдачи еды появилась такая же седая и скрюченная фигура, что и привела юношу в это место.

— Сашка, а кто это с тобой? — спросил мужчина, накидывая на себя поварской фартук.

— Путешественник забрел. Не бросать же его на улице. Верно, Сема? — Александр отодвинул стул и сел за старенький столик, что находился у большого окна. Чистые стекла пропускали весь свет, что разбегался по прозрачным стенам лабиринта под названием Восток. Старик сел так, чтобы видеть все, что происходит снаружи, завороженно глядя в окно.

— У нас как раз много сегодня осталось! — радостно начал копошиться в кухне Семен.

— Исаак, это место, это заведение, оно хоть и не самое вкусное, но оно олицетворяет наш, теперь уже, небольшой город. Попробуй понять. Семен ждет меня каждый день, иногда до самой ночи, оставляет для меня еду. Если еды не остается — он готовит ее для меня. Я же, в свою очередь, каждый день иду к нему, чтобы купить у него то, что он не смог продать за день. Я плачу ему как за нормальное блюдо, хотя зачастую это остывшие объедки. Мы всегда сидим тут по вечерам и ужинаем вместе. Ты чувствуешь к чему я?

— Вы держитесь друг за друга?

— Ну и это тоже. Жизнь тут имеет свой порядок. Она устоялась, приобрела цикл. Спокойствие и стабильность, как ни крути, очень важны для людей. Вот, например, ты. Ты же не всю жизнь идешь этим путем? Когда-то, будучи ребенком, ты жил спокойно, не знал ни бед, ни ужасов мира. Тебе нравилось это.

Айзек задумался, вспоминая все годы, когда каждый день он делал одно и то же, под чутким руководством Юрия, который, в любом случае, не даст юноше пропасть. — Ну… Если подумать, то да, наверное…

— Вот, пусть и неуверенно, но ты это признал.

— Готово, Саш. Двигайтесь, — Семен в одной руке ловко принес три тарелки, и, сняв свой фартук, присел рядом с Айзеком. Он тоже был седой, но бороды у него не было. Гладкое старое лицо. Пара темных пятен красовались на его щеках, и обратив внимание на то, как годы забирают жизнь у людей, Айзеку стало грустно. Семен придвинул к парню тарелку, а позже принес стакан с горячим отваром.

— Простите, но у меня нет денег.

— Это объедки, парень. Не обольщайся, — с доброй улыбкой произнес хозяин заведения.

На тарелке, и вправду, было не пойми что. Тут тебе мясо одного животного, а рядом уже другого. Соусы разных цветов. Макароны, жареный потат и толченый потат лежали тремя разными горками. В уголке тарелки красовалась красная большая ягода. Айзек от всей души поблагодарил стариков и принялся уплетать все, что лежало на тарелке. И только доев все, что лежало перед ним, парень понял, что если бы Александр не рассказал ему про это место, про то как оно существует и держится за каждого человека, про то, как добрые старики заботятся друг о друге, то еда не показалась бы такой вкусной.

Эта магия человеческих отношений была непонятна юноше до этого момента. Быть может, поэтому вся еда рядом с Ханной была такой вкусной? Еда Берси тоже была вкусной. И старик готовил хорошо. И лишь еда в чистом поле, при долгих переходах и спешке была просто едой, нужной, чтобы дать энергию мозгу и мышцам. Сейчас парень утолял голод души.

— Ну так что, Исаак. Расскажи хоть, как так получилось-то? — спросил Александр, и Семен с интересом тоже отвлекся от еды, поставив на первый план парня.

— Как? Да не знаю. Просто людей из Пан Оптикума выгоняют на улицу, вместе с их новорожденными детьми, — начал сначала Айзек, понимая, что хоть так он отплатит старику Семену за еду. — Я был там, около пятнадцати дней назад. Около сотни мертвых семей. Они выходили из железной стены и шли вперед. Пока не умирали. А я стоял и смотрел на эти трупы. И думал…

— Так о чем же? — не дожидаясь, когда Айзек соберется с мыслями, спросил Семен.

— Несправедливо это. Ну то, что они вот так глупо умирают. Они хотели давать жизнь, а у них хотели ее отобрать. Просто… если бы этих людей можно было отправить, ну хоть в тот же Повал. Медленно умирающие старики были бы разбавлены молодыми людьми, девушками, мелкими ребятишками. Я живу рядом с этим поселением, и вижу, что с каждым годом людей все меньше и меньше.

— Так ты не о мертвых все же думаешь? — переспросил градоначальник.

— Не знаю. Это помогло бы всем. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Я-то уж думал, что ты дурачок, что увидел впервые трупы и испугался. Знаешь, Исаак, то, что ты заботишься о близких тебе людях это здорово.

— Но ведь есть «но»?

— Но благими намерениями дорожка в ад выстлана.

— Ад? — переспросил Айзек, услышав новое слово.

— Место, куда по поверьям очень древней религии попадают грешники.

— Аааа… Так мы уже в аду!

Старики громко рассмеялись, и переглянувшись сказали. — Да какой же это ад, парень. Теплая еда и питье, безопасный город на краю мира. Люди, с которыми ты можешь пообщаться, которые помогут тебе и поделят с тобой тревоги. Это не ад! Это, просто, наша жизнь.

— За последнее время я очень сомневаюсь, что окружающим интересные чужие проблемы. Например, та, с которой пришел я.

— Ну почему же ты так? — продолжал диалог Александр, пока Семен принялся убирать со стола.