Александр Громов - Год лемминга

ГЛАВА 6

Ловля на «мизере»

Попробуй подолгу смотреть в пропасть, и она заглянет тебе в глаза.

… гудит комарье. Оркестром. На реке легко, пока движется плот; на продуваемых ветром озерных косах тоже достаточно терпимо, зато стоит углубиться в лес, как начинается пожирание заживо. Опускаю дырявый накомарник. В ультразвуковом пугаче дохнут батарейки, и репеллента осталось всего ничего, лучше его приберечь на вечер, к вылету мошки.

Некстати вспоминаю, как мы выбирались в лес с Юлией – давно, еще до рождения Витальки – и мазались отвадой от комаров, и целовали друг друга через эту отваду. И почему-то было нисколько не противно. Правда, любили друг друга мы все же в палатке, застегнув вход…

Мои попрыгунчики говорят, что некогда на этом участке реки была цепочка слабеньких порожков – теперь их нет, вода поднялась и затопила камни, река – канал каналом, ленивая и скучная. Мы себе руки отмотали на веслах. Такой реке как раз соответствовал бы средневековый струг-однодревка, а то и увешанный круглыми щитами драккар – в общем что-то деревянное, но уж никак не тупорылый, надутый до звона резиновый «рафт». Зато над спокойной водой далеко слышен рев Прорвы. Жадный рев. Когда на оборонительный рубеж падали тонные фугаски, поперек реки рухнула целая скала, оставив под правым берегом двухметровую щель. Что творится с водой в этой щели, надо видеть. Прорва и есть.

Попрыгунчикам это нравится. Вчера за ужином они пустились спорить о количестве жертв Прорвы, ссылаясь на свидетельства себе подобных и всевозможные байки прошлых лет. Количество усопших (или утопших?) в Прорве водоплавающих, начавшись с трех и весь вечер монотонно увеличиваясь, к отбою достигло восемнадцати человек плюс собака-пойнтер. Слушать моих попутчиков, ей-богу, довольно занятно.

Впрочем, Прорва действительно впечатляет. Ходим и смотрим, цокая языками.

Густолесье. Иной раз природе надо удивительно мало времени, чтобы восстановить себя. Сорок лет назад тайгу здесь вымело начисто, и новые деревья, проклюнувшись, живо поперли в рост; каждое дерево – тощий хлыст с зеленым веником на макушке – тщится обогнать в росте соседей. Наглядный дарвинизм. Продираться сквозь этот живой плетень с охапкой дров под мышкой – удовольствие посредственное. Молча снимаю с себя клещей. Гадость.

Меня как новичка ведут смотреть на местную достопримечательность. Пушка большой мощности на гусеничном ходу все еще целит толстым хоботом в проплывающие облака. Минимум десятидюймовка, раритет середины прошлого века, ее в музей надо, а она тут ржавеет. Мои мысли почему-то зацикливаются на том, какова же была сила отдачи при малом угле возвышения. На сотню шагов отбрасывало этого монстра – или только на пятьдесят?

Трудно отличить, где в лесу обыкновенный гранитный валун, а где кусок бетона со сгнившей арматурой: все ушло в землю, затянуто мхом, а где мха нет, там концентрическими узорами прилепился лишайник. Серьезного укрепрайона здесь не было, это точно. Было что-то такое под землей, что одна из воюющих сторон пыталась защитить, а другая – разрушить. Знакомое дело.

Вблизи Прорвы навалено еще не так густо, а километрах в десяти выше по течению начинается настоящий бетонный хаос, там и лесом заросло не так, как здесь. Подземные норы, целые лабиринты полуобвалившихся штолен… По одной из них я прошел шагов триста, местами по колено в ржавой воде, и вернулся, наткнувшись на стальную дверь с еще очень заметным трехлепестковым знаком радиационной опасности.

Об этом объекте я не знал ничего; скорее всего, мне и не положено было знать, а значит, место можно считать относительно безопасным для меня. Наверняка все объекты, включая законсервированные, к которым могли иметь отношение моя Служба и я лично, взяты под особое наблюдение: хоть какой, да шанс меня выловить. Хотя что я в них забыл, спрашивается?

Очень уж часто я стал получать уколы в голову в городах и на транспорте – сюда не ходи, в ту сторону не смотри даже, эту дверную ручку трогать не смей… Все это раздражающе напоминает ловлю рыбы, не желающей – дура она, что ли? – хватать блесну: гибкие удилища со свистом секут воздух; блесны, мушки и прочие-всякие воблеры летят наугад; невидимо скользят в воде тонкие подкрашенные лесы. Настоящие рыболовы умеют ждать: рано или поздно кованый тройник зацепит рыбу – не за пасть, так за плавник или глаз.

Но здесь не город, а я слишком умная рыба, чтобы выходить отсюда в сеть через свой комп. Найти меня в тайге практически невозможно. Дудки. Как ни тужится нацбез, сожрать меня не так просто – хороша хавка, да мала чавка…

«Попрыгунчиков» мои отлучки не удивляют. Они знают, что я странный. Каким еще может быть человек, встретившийся в тайге без продуктов и практически без снаряжения? Поверили, что не зэк, и успокоились. Похихикивают над моей привычкой не расставаться с тощим рюкзачком. Странный, но безопасный – это им по душе. Вдобавок, что ценно, не отказывающийся от сбора валежника для костра, гребли и погрузочно-разгрузочных работ.

Они там разбили лагерь. Закатное солнце светит вдоль Прорвы – сейчас проходить порог себе дороже, река в слепящих бликах. Мое дело маленькое – наковырять из трухлявого бурелома охапку дров, заодно посматривая под ноги, чтобы не наступить на гадюку в ее естественном обиталище, а я почему-то опять возле Прорвы. Притягивает она меня, что ли?

Стою на краешке. Вода перед тесниной вспучена стеклянным горбом, а что творится дальше, тому нет описания в человеческом языке. Харибда местного значения ревет и плюется, как стадо бактрианов. От пенного котла, где завтра поутру забарахтается «рафт», невозможно оторвать глаз. Не дай бог вылететь за борт – тут и конец, несмотря на спасжилет. В нем, кстати, даже хуже: ушедший камнем на дно будет, пожалуй, вышвырнут из котла придонными струями и, если не расшибется о камни, имеет призрачный шанс спастись – если же имеешь плавучесть, то как влетишь в котел, так в нем и останешься, пока не истреплются в мочало лямки спасжилета. Чистая смерть. Хочется шагнуть, ощутить кожей…

Боль!.. Отскакиваю, в ужасе ловя ртом дрожащую водяную пыль. Сердце нестерпимо колотится. Стоило мне сделать полшага вперед, и… нетрудно представить это «и». Что со мной, господи?! Ощупываю себя. Придется надавать себе по щекам, чтобы не юлить, а честно признаться: я ХОТЕЛ сделать эти полшага! И не только хотел, но и сделал бы, не шарахни меня «демоний» вовремя по мозгам!

Бежать отсюда! Что есть духу. Пусть мои попрыгунчики вышучивают меня как хотят, но завтра я пойду берегом и возле Прорвы сделаю здоровенный крюк. Иначе мне опять захочется…

Да что со мною такое творится, а? Нервы – никуда.

Опять укол в затылке – серьезный… Почему? С каждым моим шагом раскаленная игла погружается глубже. Что случилось в лагере, пока я болтался по тайге и любовался Прорвой?

Боль исчезает, а значит, догадка верна. Пригнувшись, кустами к самому берегу и, раздвинув кусты…

Вот оно что. Вертолет. Стоит на поплавках под самым берегом, заякоренный за лиственничную корягу. Прорва заглушила рев двигателя при подлете и посадке – она и не то заглушит, если торчать поблизости. Цветовой код, кажется, инспекции рыбнадзора. Очень может быть, что это и вправду всего лишь рыбнадзор…

Кой дьявол, мне-то что! Невозможно предположить, будто у всех, кто имеет отношение к любой из четырех Служб, по сию пору нет подробнейшей ориентировки на Малахова Эм Эн. Не говоря уже о нацбезе, МВД и малопонятных структурах, подчиняющихся только Кардиналу. Нет, за мной охотятся всерьез. Облава. В воде становится тесно от блесен…

Лежу в кустах, подставив себя клещам, наблюдаю за попыткой одной такой блесны меня зацепить. На берегу то мирно беседуют, то начинают махать руками – и как раз в ту сторону, куда я ушел… Ага. Мною уже интересуются. Откуда я взялся, как выгляжу, не напоминаю ли вот этого типа на фото…

Умел бы я водить вертолет – угнал бы. Ей-богу.

Главное у меня в рюкзачке: одежда, мозгокрут, кое-какие мелочи. Скверно, что нет палатки. Совсем скверно, что остатков репеллента хватит от силы на два дня. Да что репеллент – еды нет ни крошки! А надо уходить, и быстро. Через полчаса они забеспокоятся, через час прочешут местность своими силами, а через два в тайге станет людно. И собачно. Ну, где есть какая-никакая вода, там уйти от собак не проблема. Даже от барражирующего над тайгой «шавкиного носа», пока он в тебя не вцепился, при большом желании можно уйти, если знать как.

Куда иду, пока не знаю, но, пока есть время, надо успеть уйти подальше. В штольни нельзя – мышеловка. Топография лабиринта мне неизвестна, а они разыщут документацию в два счета, даже если она сдана в архив тридцать лет назад и там утеряна. Кардинал своего добьется. Загонят меня в нору без выхода и возьмут тепленьким, ополоумевшим, кричащим от адской бо…