Валентина Журавлева - Снежный мост над пропастью. (Сборник)

Помолчав, он закончил:

— Вот и все инструкции. Я наведаюсь к мышам, посмотрю, и мы, пожалуй, начнем.

Десень внимательно разглядывал бутылки с бальзамом и нейтрализатором. Действительно, не мудрено спутать: они абсолютно одинаковы, отличаются только узкие полоски цветной бумаги.

Реторты, колбы, склянки — ни на одной нет надписей. Это лаборатория Миара — никто другой не смог бы здесь работать. Что ж, подумал Десень, в конце концов на растениях тоже нет надписей, а я их как-то различаю…

Десень с досадой захлопнул крышку часов: прошло тридцать четыре минуты с начала опыта — действие бальзама не ощущалось.

— Так что же вы чувствуете? — снова спросил он.

Миар пожал плечами.

Он сидел у стола и машинально рисовал чертиков на чистом листе бумаги. Чертики выстраивались ровными рядами.

— Никаких отклонений, Жерар. Если вам не надоело считать мой пульс, пожалуйста…

Десень отошел к окну. Лохматое красное солнце опускалось к серой полосе облаков на горизонте, и, едва оно коснулось этой полосы, кромка облаков вспыхнула оранжевым пламенем.

Десеню вспомнилась солнечная колоннада в лесу. Он видел ее, возвращаясь с пальмовым соком, вскоре после окончания ливня. Он брел тогда в полумраке, по колено в мутной воде. Трудно было сохранять равновесие, ступая по осклизлым сучьям и листьям. Чтобы не упасть, он цеплялся за свисавшие стебли лиан, и на него обрушивались потоки воды, застоявшейся в густых ветвях деревьев.

Внезапно где-то наверху солнце вырвалось из-за туч.

Множество ярких лучей пронзило джунгли. Перед изумленным Десенем возникла бесконечная колоннада: столбы света, строго параллельные и расположенные в каком-то неуловимом порядке, казалось, поддерживали зеленую крышу леса.

Еще ни разу за долгие годы своих путешествий Десень не видел ничего подобного. Забыв о том, что нужно спешить, он рассматривал гигантский зал с ослепительными колоннами.

Прошелестел ветер. Колонны дрогнули, сузились. Теперь они были похожи на льющиеся сверху золотистые струи: в лучах переливалась, кипела, искрилась мошкара. Десень подумал, что красота, наверное, непостижима, если самое волшебное зрелище можно сделать из простых лучей света и мошкары!..

Новый порыв ветра раздробил лучи. Они потускнели и быстро погасли. Десень знал, что джунгли навсегда останутся в его памяти такими, какими он увидел их в эти короткие минуты.

Расчищая ножом путь, он добрался до невысокой кокосовой пальмы, вскарабкался по лианам наверх и сорвал молодые орехи. Из-за широких листьев рафинофора высунулась остренькая обезьянья мордочка; черные глаза ошеломленно уставились на человека.

— Не бойся, — сказал Десень, и обезьянка, пискнув, скрылась.

Лишь исключительное сочетание условий — определенная высота леса, какое-то особое расположение наблюдателя относительно деревьев и солнца — могло создать солнечную феерию.

Десень с сожалением покидал это место.

…Сорок одна минута.

Миар продолжал рисовать чертиков. Но что-то изменилось в рисунке — Десень это заметил и подошел ближе.

Порядок нарушился: чертики были причудливо разбросаны по листу. Некоторые из них держались за руки, образуя цепочки.

— Черти, кажется, разбираются в химии, — сказал Десень. — Вот шесть чертей взялись за руки. Чем не бензольное кольцо? И тут еще два таких кольца… Послушайте, Поль, да ведь это фенантреновая группа!

— Я рисовал, ни о чем не думая, — ответил Миар, внимательно разглядывая рисунок. — Только чтобы занять время. Фенантреновое кольцо? Да, похоже. Очень похоже. — Голос у него дрогнул. — Это может быть формулой морфина… Посмотрите. Если сюда дописать кислород и два гидроксила…

— Вы что-нибудь понимаете? — спросил Десень.

— Здесь должны быть две гидроксильные группы… Здесь и здесь. Полгода искать — и не увидеть такой возможности! Я нащупывал эту формулу еще до отъезда и сейчас отчетливо вижу…

— Вы забыли про бальзам, — перебил Десень.

— Бальзам? Что вы хотите сказать, Жерар?

Десень не ответил. Так всегда, подумал он, мы не предусматриваем даже самых простых вариантов. Надеемся, что решение можно будет принять по ходу дела. И в спешке ошибаемся. Не следовало напоминать о бальзаме. Надо было наблюдать, только наблюдать.

— А ведь вы правы, — сказал Миар, вставая из-за стола. Он смотрел на Десеня невидящим взглядом и, казалось, к чему-то прислушивался, — Это бальзам. И если бы вы теперь спросили, что я чувствуй… Ясность мышления — вот что. Как будто бальзам смазал там шестеренки, — он постучал по лбу, — и они завертелись быстрее, лучше… Знаете, Жерар, этому бальзаму цены нет! Десень взглянул на часы. Сорок четыре минуты.

— Потом может наступить упадок сил, — сказал он.

— Ни в коем случае! Вы же видели на мышах: депрессии не бывает. Нам нечего опасаться, давайте продолжим опыт. Я принял мизерную дозу. У этого питья отвратительный вкус, но чего не вытерпишь ради науки… Давайте увеличим вдвое, а? Что вы на это скажете?

Он быстро ходил из угла в угол, почти бегал. Впрочем, такова была его обычная манера.

— Я не понимаю вас, Жерар, — продолжал он. — Все шло так хорошо — и вдруг вы хотите прервать опыт. Почему?

На полке, совсем близко от Десеня, стояли две одинаковые склянки с узкими бумажными наклейками — красной и синей. Склянки вздрагивали от резких шагов Миара.

— Опыт закончен, — сказал Десень. — Примите нейтрализатор, и разберемся в результатах.

— В чем тут разбираться? Бальзам усиливает мыслительные способности — ясно и так. Подумайте, Жерар, я вывел формулу морфина! За сегодняшний вечер мы решим дюжину таких задач. Представляю физиономию Пшорра, — он тоже ищет формулу морфина…

— Вы ошибаетесь, Поль, считая бальзам усилителем мыслительных способностей.

— Но формула, вот эта формула. — Миар подбежал к столу и ткнул пальцем в лист бумаги. — Как вы можете утверждать…

— Могу, Поль. Я думал об этом раньше — и был на шаг от догадки. Я наблюдал за вашими мышами. А теперь я вижу, как бальзам действует на человека… Успокойтесь и выслушайте. Дело немного сложнее, чем вам кажется. Бальзам — универсальный усилитель. Он усиливает все особенности характера. Не знаю даже, как сказать: характера или ума. Так или иначе, он усиливает все качества. Именно это делает его действие непостижимым. Пожалуйста, не перебивайте, Поль… Из обычного человеческого “я” бальзам делает “Я” большое, даже грандиозное. Да, бальзам способен превратить талант в гениальность. Зато из человека с едва ощутимыми задатками жадности бальзам сделает Шейлока. А человека, едва склонного к подозрительности, он превратит в Отелло… Мне трудно это сформулировать, — вы улавливаете мою мысль, Поль? Этот бальзам… так действуют некоторые фотографические реактивы: усилитель делает изображение более резким, а закрепитель фиксирует это контрастное изображение. Настолько ли хорош современный человек — вы, я, любой, — чтобы усилить… не знаю, как сказать… спектр наших качеств, что ли, и закрепить, навсегда закрепить в усиленном виде?