Яков Левант - Космический ключ

Сладчайшая мысль о мести успокоила его. Не время, пока не время! Нельзя выдавать себя. В чем может обвинить этот босяк? Да, он бывший хан, что ж из того? Власти не преследуют сейчас за это.

- Да, я бывший хан племени Эрсари, - скромно говорит он вслух. - Когда-то сражался под зеленым знаменем пророка. Это было давно. Сейчас я скромный труженик. Советская власть простила мне мои старые ошибки.

- Ошибки? - гневно щурится Бава-Кули. - Сотни замученных, тысячи покалеченных тобой людей! Поджоги, пытки, разбой!.. Легкое же словечко ты выбрал, ничего не скажешь.

- Я говорю: это было давно, так давно. Темные суеверия делали меня фанатиком, слепцом. Теперь я прозрел.

- Пометишь Шахризябс? - прерывает его Бава-Кули.

- Шахризябс?

Эрсарихан пытается изобразить недоумение, но Бава-Кули не обращает внимания на его уловку.

- Восемнадцать узбечек, сбросивших паранджу. Восемнадцать голов на базарной площади... Потом стало известно, это сделали бандиты Эрсарихана. Фанатизм? Лжешь, старый шакал, трусливо лжешь! В племени Эрсари не знали чачвана, туркменские женщины не закрывали лиц. Сброшенная паранджа ничего не говорит сердцу самого набожного суннита-туркмена. А ведь ты был туркменом, Эрсарихан?

Белый тельпек склоняется все ниже. Эрсарихан старается спрятать трусливо бегающие глазки. Он пытается оправдываться: с губ сами собой срываются жалкие слова, униженные просьбы. Увы, многие из злодеев прикрывались тогда именем Эрсарихана. А сам он - Аллах свидетель - всегда стремился избегать кровопролитий.

- Ты просто мерзок, - заключает Бава-Кули. - Не знаю, чего в тебе больше: трусости или злобы. Раскаянию твоему не верю, скорее змея перестанет жалить. Наверно, и несчастье с русскими товарищами тоже твоя работа. Мы это еще проверим. Убирайся.

Эрсарихан съежился. Как поступить, что делать? Гонят прочь, как бездомную собаку... Что ж, ему это на руку. Он хорошо знает местность. Кала-и-хумб здесь совсем неподалеку. Но если прямо так направиться в пески, босяки спохватятся, могут задержать. Как быть?

- Я сказал: убирайся! - повысил голос Бава-Кули. - Подождешь там, снаружи. За тобой приедут.

Эрсарихан послушно вышел. Внутри у него все кипело. Гнусный раб! Погоди, погоди, ты еще заплатишь, за все заплатишь.

Солнце уже клонилось к западу. Через весь такыр, вытягивая из колодца бесконечную бечеву, важно шествовал огромный старый нар, - пастухи готовились к вечернему водопою. У соседней юрты играла крохотная девчушка, на затылке ее прыгал целый пучок тоненьких смешных косичек.

Эрсарихан опустил веки, и послушное воображение развернуло перед ним столь дорогую душе его картину. С воинами Ислама врывается он сюда. Босяки пускаются было врассыпную, но верные джигиты с улюлюканьем сбивают их в кучу, как стадо перепуганных овец. Плач детей, отчаянные вопли женщин... Возбужденный шумом, его великолепный светло-серый ахалтекинец приплясывает, прядая ушами. "Вот этот!" - громовым голосом восклицает он, и джигиты выхватывают из толпы обезумевшего от страха старика. "Презренный раб, - говорит он, и притихшая толпа с ужасом внимает речи грозного сердара. - Презренный раб. Ты вообразил себя хозяином жизни? Хозяином воды и скота? Глупец, тебе это все приснилось. Все, все - и сытая жизнь, и колхозные стада, и внуки-ученые. Приснилось, понял? Но я разбужу тебя!" По его знаку воины газавата срывают со старого безбожника одежду, скручивают за спиною руки, тащат к колодцу. Отвязав бадью, стягивают бечевой тощие ноги старика. "Слишком легок, надо добавить груза", решает он и тут замечает девчушку, забытую у порога юрты. Небрежный кивок, и послушный джигит уже волочит ее прямо за смешные косички на затылке. На глазах старика выступают слезы. "Любимая внучка? Угадал! Хоп, хоп, - а помнишь, как выставил ты из юрты воителя Ислама? Теперь вы покачаетесь с нею вместе: вниз и вверх, вниз и вверх"... Проворные джигиты уже перекинули веревку через блок, другой конец ее закреплен в упряже верблюда-водоноса. Строптивый раб качается вниз головой над черным отверстием колодца, осталось только приладить "груз". Здесь заминка - никак не удается собрать косички в один пучок. Наконец узел готов, тонкая шерстяная бечевка удлинила косу обомлевшей от страха девчонки. "Осторожнее, - предупреждает он. - Подвесьте внученьку так, чтобы дедушка не задохнулся. Пропустите веревку ему под мышки. Хоп, хоп, - продлим жизнь несчастному, будем милосердны"... Джигиты громко смеются его остроумной шутке...

Пронзительный резкий крик отогнал видение. Старый басмач очнулся. В трех шагах от него, задрав большую голову и напружинив шею, ревел ишак. Раскачивая на коромысле звонкие пустые ведра, мимо прошла красивая молодая женщина в нарядном платье. Она не поклонилась Эрсарихану, даже не посмотрела на него! Видно этот пес Бава-Кули успел кое-что шепнуть, когда выходил из юрты. Ну да, он же проговорился: "За тобой приедут"... Надо уходить, надо осторожно уходить. Исподволь, оглядевшись, Эрсарихан подошел к колодцу. Молча взял ведро из рук женщины, сделал пару судорожных глотков. Женщина отвернулась, и ведро пришлось опустить на землю. Мальчишка, наполнявший лотки водой, направил пустую бадью в колодец, бросил на Эрсарихана безразличный взгляд и, отойдя в сторонку, заговорил с женщиной. "Я не существую для них, - злобно усмехнулся Эрсарихан и покосился на яркий, новенький кайнек. Босячка, пастушеская жена! Истинно сказано: "Зажиреет ишак - начнет хозяина лягать".

Он еще раз осторожно огляделся. Никто, казалось, не следил за ним. Надо уходить, уходить не спеша, чтоб ни о чем не догадались. Вот только... Старый басмач сунул руку за пазуху, с минуту он колебался, стоит ли лишать себя сладости расправы? Хоп, хоп, - все еще будет, все впереди. В песках сотни колодцев, тысячи безбожников-отступников. А святое дело не следует откладывать на завтра. Загородив колодец, он быстрым движением расплющил о камень хрупкую тыквенную бутылочку и метнул ее вниз, в черную глубину. Хоп, хоп, - пейте ее, хозяева воды и скота. Пейте со сладкой приправой Эрсарихана, сердара...

Сделав свое дело, Эрсарихан медленно направился в сторону ближайшего бархана. Он услышал, как женщина в сердцах выплеснула воду из ведра, которого он коснулся. Услышал, и беззубый ввалившийся рот его скривился довольной улыбкой.

Глава 21

Канатоходец смотрит вниз

Сойдя с троллейбуса, Виктор пересек небольшой сквер и с удовольствием перечитал хорошо знакомую надпись на фронтоне массивного здания:

ИНСТИТУТ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫХ ПРОБЛЕМ

Рабочий день только что окончился, и высокие застекленные двери пришли в движение, пропуская выходящих сотрудников. Виктор невольно ускорил шаги, хотя хорошо знал, что директор всегда задерживается после звонка.