Михаил Белов - Восьмая тайна моря

— Таню я люблю, Андрей, и мы с ней поженимся, — просто сказал Парыгин.

— Поадравляю. — Суровягин вздохнул, вспомнив свою неудачную любовь к Панне Лобачевой. — Давай поговорим о деле, ради которого я приехал. Ты уверен, что черная акула больше не появится в здешних водах?

— Подожди, — перебил Парыгин. — Ты сказал, что каланов похищает Холостов.

— Говорил и подтверждаю. Только не перебивай. Ты по-прежнему считаешь, что неизвестное существо является творением рук человека?

— Не знаю. Тайна осталась неразгаданной. Черная акула унесла ее с собой.

— То, что ты видел, действительно кибернетическая машина.

— Может быть, — сказал Парыгин. — В своем письме контр-адмиралу я- писал о некоторых странностях в поведении черной акулы. Мне казалось, что это подводная лодка, управляемая одним человеком.

— Нет, не подводная лодка, а кибернетическая машина. Наша с тобой задача найти ее. Холостов где-то встречается с ней.

— Действительно, задача, — пробормотал Парыгин и скрестил руки на коленях. — Холостов… Ты уверен, что это он?

— Уверен, — подтвердил Суровягин. — Ты помнишь Щербакова? У Панны Лобачевой, высокий такой?

— Помню, — сказал Парыгин.

— Так вот, Щербаков помог распутать последний узел. — Суровягин закурил сигарету и рассказал все, как было. — Я с большим предубеждением относился к нему. Но он положил меня на обе лопатки и заставил переменить мнение о себе. Я и сейчас не питаю к нему особых симпатий, потому что он мой счастливый соперник. Слово-то какое противное…

— Я догадался об этом, старик.

— Что же ты предлагаешь, Андрей?

— Холостов едва ли так легко откажется от своих намерений. Он выжидает. Черная акула выйдет на охоту.

— Ты думаешь?

— Ставлю бутылку шампанского.

— Идет!

— Пойдем осмотрим остров, — сказал Суровягин. — Кстати, ты не бывал на птичьем базаре? Ну, на этом скалистом острове?

— Собирались с Таней, да все некогда. Работа…

— Какая работа?

— Статью пишу: «Образ жизни каланов под водой».

— А-а, — равнодушно протянул Суровягин. Накинув плащи, они вышли из дома.

Вечером долго засиделись за ужином. В центре внимания был Суровягин.

Таня и Парыгин вместе вышли из столовой.

Был лунный вечер. Над морем низко стлался туман — казалось, что это облака плывут под крыльями самолета, а ночной накат волн чем-то напоминал гул пропеллеров.

Все эти дни они были счастливы, и им казалось, что так будет всегда. Сегодня впервые между ними стала тень разлуки.

— Таня, взгляни на луну. Видишь, девушка с коромыслом и полными ведрами воды возвращается от колодца?

— Полные ведра — к счастью, Максим?

— К счастью, Таня.

Она с какой-то грустью прижалась к нему.

— Милая, не надо.

— Просто что-то нашло на меня… Пройдет.

— Пройдет, Таня.

— Ты не забудешь меня?

Она повернула к нему лицо и улыбнулась. Ее рот был полураскрыт. Большие глаза мерцали. Она потянулась к нему.

Он приподнял ее и заглянул в глаза. Они смотрели доверчиво и ласково.

— Я люблю тебя, Максим, — скорее догадался он по шевелению губ, чем услышал.

Бухта Белых Каланов сонно дремала под серебряным светом луны. Они услышали тяжелые шаги и глубокие вздохи. Затем донесся радостный писк.

— Да это же Разбойник! — воскликнула Таня. — Слышишь, Максим, как он пищит от восторга!

Калан терся о резиновые сапоги Тани.

— Если Разбойник здесь, то и Философ должен быть где-то недалеко, — сказал Парыгин. — Да вон он!

Философ лежал в тени сторожевой избушки.

— Почему вы не спите, друзья? — Таня погладила Разбойника по голове.

— Ну, ясно же, почему, — засмеялся Парыгин. — Разбойники всегда промышляли по ночам. У Философа тоже ночная профессия. В древности уважающие себя мудрецы создавали свои философские системы, созерцая звездное небо. Перед нами последние могикане благородных племен…

Таня фыркнула и направилась к домику. Разбойник ковылял за ней.

— Их надо покормить, Таня, — продолжал Парыгин. — В старину женщины питали слабость к благородным разбойникам… А философы, как известно, не от мира сего. Значит, чтобы Философ не отдал богу душу…

Таня засмеялась:

— Они просто жалкие попрошайки и никакие не последние могикане.

Таня зашла в ледник, набрала в ведро рыбы и стала кидать ее в бухту. Философ остался верен себе: с достоинством принял несколько окуньков из рук Парыгина и пошел к воде…

— А теперь спать, спать, — крикнула Таня на каланов и посмотрела на Парыгина. — Прохладно.

Парыгин вошел в сторожевой домик и зажег свечку. Раскладушка у стенки. Стол. Шкаф в углу. Умывальник у дверей. Вот и вся обстановка.

— Сейчас я тебя отогрею, — сказал он, орудуя у железной печки.

Огонь медленно разгорался.

— Садись сюда, — Парыгин придвинул низкий раскладной стул поближе к печке.

Таня села и прислонилась к нему. Он обнял ее.

— Тепло. Я люблю, когда тепло, — сказала она и закрыла глаза.

…Они возвращались в поселок уже на исходе ночи. Луна потускнела.

— До завтра, — сказал он, все еще ке отпуская ее руку. До завтра, Таня…

Они стояли у дверей ее дома.

— Завтра уже наступило, — улыбнулась она. Он поцеловал ее на прощанье и пошел к себе.

— Где ты ночь бродил, Максим? — поинтересовался утром Суровягин.

— С Таней гулял, — ответил Парыгин.

Они проверяли подводные костюмы.

— Все влюбленные на одну колодку, — усмехнулся Суровягин. — Ночь. Луна. Тишина. Хорошо, должно быть, а?

В дверь постучали.

— Да, войдите.

Таня была в спортивном трико — длинноногая, свежая, красивая.

— Здравствуйте! Куда это вы собираетесь?

— Решили плыть к безымянному острову.

— И я с вами.

Парыгин и Суровягин переглянулись.

— Татьяна Григорьевна… — начал Суровягин.

— Двадцать два года Татьяна Григорьевна… Пока здесь распоряжаюсь я. Не делайте кислых мин. Я и без вас могу отправиться на остров.

Все это она выпалила одним духом.

— Таня, пойми, опасно, — мягко сказал Парыгин.

— Я плавала, — она повернулась и пошла к выходу.

— Ну, хорошо, — сдался Парыгин. — Принеси свой костюм. Проверим.

— Это самое я и собираюсь сделать, — невозмутимо произнесла она. — Ты думал, я пошла плакать?

Парыгин и Суровягин рассмеялись.

Через полчаса все трое были на берегу моря. Мика Савельев, пыхтя трубкой, стоял рядом с Парыгиным. Он давно просился в подводное плавание.

— Мой хочет рыба быть. Плавай надо.

— Обязательно поплаваем, Мика Савельевич. Обязательно. Бояться не будешь?