Петроний Аматуни - Тиунэла

— Это ново в космологии, — задумчиво произнес Глебов и добавил: — Чтобы нам установить сходство и различия наших философских взглядов, необходимо знать ваше мнение о движении.

— Движение — это форма, сущность бытия материи, то есть объективной реальности природы, — пояснил Ри.

— А пространство? Его бесконечность?

— Любая реальность имеет пределы, даже радиус самой большой метагалактики. Математическая бесконечность в природе приобретает как бы категорию качества и перестает быть только количеством… Однородное пространство, скажем, пустое может быть бесконечным — такая мысль допустима, — но в действительности, по всей вероятности, в этом, прежде всего, «нет необходимости» — в настоящей бесконечности…

— Значит, она может быть только мысленно?

— Мы не можем, так сказать, мыслить мыслями: мы пользуемся в своем мышлении словами и образами; бесконечность есть один из наших образов реального мира.

— Хорошо, продолжим это образное познание…

— Природа состоит из Покоя и Стремления, то есть из Пространства и Времени. Любое явление, если оно есть, то есть.

— Даже пустота, — настаиваю я.

— Весьма вероятно, — добавил Ри, — что мир вообще создавался в первозданной пустоте, если такая была еще до Акта Творения; в Голубом нуле.

— … и в котором нет формы?

— Не было формы, — ответил Ри на мой вопрос. — Вещь вне пространства существовать не может. А раз так, то не пространство должно заботиться о вещах, а они сами о себе. Вот почему все материальное, возникая, реорганизует для себя пустое пространство и создает себе собственную геометрическую среду, придающую жесткость аморфной пустоте. И — кубической формы…

— … Геометрию? — уточнил я. — А что породило ее?

— Одно из двух: либо вещество излучает какие-то «Лучи Геометрии», либо «пустота» Голубого нуля напоминает озерцо переохлажденной воды — кинь камешек, и оно с треском покроется ледяным панцирем.

— Почему геометрическое поле не шарообразное, а похожее на куб?

— Необходимое материи пространство есть трехмерное, без ограничивающего геометрического центра: шары, цилиндры, спирали, кренделя и прочие виды объема заключены в нем, а не наоборот!

— А что такое время?

— Это главная энергия природы, которая одна только способна превращать причину в следствие; других «обязанностей» у него, у времени, нет, и потому оно необратимо.

— Допускаете ли вы, что в природе есть физические миры, живущие по другому, своему эталону времени и пространства?

— Больше того. Весьма вероятно, что в природе каждая космическая система живет по своим «часам». Мы полагаем, что несовместимость во времени есть один из самых общих законов природы. Само межгалактическое пространство также имеет собственные «часы». Взаимодействие космических систем с разными пространственно-временными характеристиками является важнейшим в мегамире.

— Допускаете ли вы, что вблизи Гаяны может быть обнаружена одна из таких систем, так сказать, более быстрой или более медленной материи?

— Да, — ответил Ри. — Но необходима третья, контрольная планета, чтобы установить эту разницу. Мы давно засылаем свои экспедиции в космос и надеемся найти такие планеты. Если наше предположение подтвердится — изменится длительность полета: скажем, на Гаяне пройдет десять лет, а на другой планете, где побывают наши космонавты, — тысяча лет или наоборот…

На этом прервался первый пробный сеанс ознакомления с энциклопедией гаянцев. Журналисты окружили Евгения Николаевича с просьбой об интервью. По существу, вопрос к ученому был один: возможно ли полететь на Гаяну и возвратиться домой, на Землю, в короткий срок жизни одного поколения?

— Возможно! — воскликнул Глебов и поднял руки, моля избавить его от комментариев.

Так окончился этот памятный день, возбудивший горячие споры во всем мире. Вопрос о длительности полета на Гаяну обсуждался и на ученом совете МИГа, но, поскольку ответить на него невозможно, решили пока к нему не возвращаться, хотя каждый хранил в себе добрую, невысказанную надежду…

4

Мужественные образы гаянцев заставили меня вспомнить Мауки. Ведь он был их потомком, в его жилах текла кровь Маны.

Мне захотелось повидаться с юношей. Я переписывался с ним и знал, что Мауки эти годы учился и так преуспевал, что его учителя только диву давались, знал, что смелый отунуец не менял решения стать летчиком, знал, что он уже окончил теоретический курс. Но я хотел видеть его и, как всегда, недолго собираясь, отправился в путь…

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Первый самостоятельный…

1

По окончании теоретического курса Мауки направили в экспериментальную летную школу ДОСААФа, находившуюся в Подмосковье.

Он уже свободно говорил по-русски, ориентировался даже в Москве сам и приехал в школу без провожатых. Встретил его дежурный по школе.

— Общежитие вашей эскадрильи — налево, — сказал он, показывая в окно. — Найдете?

— Иес! Да, — заулыбался Мауки.

Дневальный, с удивлением осмотрев щеголеватый серый костюм Мауки, ярко-красный чемоданчик и его самого (Мауки явно походил на иностранца), неуверенно спросил:

— Вы из газеты?

— Как вы сказали?

— Я спрашиваю: корреспондент?

— О нет, нет. Я новый курсант…

Едва Мауки успел разложить свои вещи на полках тумбочки, дневальный, просунув голову в щель приоткрытой двери, протяжно, как пономарь, закричал: «Атбо-о-о-ой!..» — хотя и без того почти все спали. Мауки лег, не укрываясь одеялом, потянулся и вздохнул с таким облегчением, словно он был сам Робинзон Крузо, вернувшийся под кров отчего дома.

В восемь утра началась наземная подготовка, которую курсанты ожидали с нетерпением не потому, что им хотелось, так сказать, летать на земле, а потому, что раз дело дошло до тренажной кабины, значит, скоро в воздух.

Тренажная кабина представляла собой как бы часть настоящего учебного самолета в натуральную величину — фюзеляж с обрубленным хвостом, снятыми крыльями и без шасси. Она была расположена на сложной системе рычагов.

В противоположном конце зала находился стереоскопический экран дневного кино, а за ним — особый кинопроекционный аппарат. Позади кабины стоял пульт управления тренажером, напоминавший стол-шкаф.

Первым в тренажер сел Мауки. Действовал он точно, уверенно: вот залиты цилиндры мотора горючим, вот подана команда:

«От винта!» Вот он уже услышал в наушниках шлемофона ответное; «Есть от винта!» Нажал кнопку на левой стороне приборной доски, и вдруг экран озарился ярким светом — впереди раскинулось зеленое летное поле, а вдали, на бетонной полосе, легкий ветерок закручивал пыль…