Жюль Верн - Пятьсот миллионов бегумы. Найдёныш с погибшей «Цинтии»

Подскочили стальные акции, повысились угольные!

Пошли вверх акции всех литейных предприятий Соединённых Штатов Америки. Мгновенно выросли цены на фабричные изделия любой отрасли всех видов железной промышленности. Поднялись в цене земельные участки Франсевилля. Последнее время в связи с надвигающимися военными событиями на них пропал всякий спрос, они перестали котироваться на рынке; сейчас они подскочили сразу до ста восьмидесяти долларов за акр.

Вечером у газетных киосков стояли толпы народу. Но ни «Геральд», ни «Трибюн», ни «Альта», ни «Гардиан», ни «Эко», ни «Глоб», как ни старались возместить жирным шрифтом и грандиозными буквами скудность своей информации, не могли сообщить ничего, кроме того, что уже было известно.

А известно было следующее: 25 сентября банкирам стального короля — «Шпринг, Штраус и К°» в Нью-Йорке — был предъявлен фирмой «Джексон Элдер и К°» вексель на восемь миллионов долларов за подписью Шульце. Обнаружив, что банковское сальдо их клиента не позволяет покрыть этой громадной суммы, они тотчас же послали Шульце запрос по телеграфу, но не получили ответа.

Тогда они бросились проверять свои книги и с удивлением обнаружили, что на протяжении тридцати дней не получили из Штальштадта ни одного ценного письма, ни одного перевода. С этого момента все чеки и векселя, выданные за подписью Шульце на их банк и скоплявшиеся день за днём, стали возвращаться обратно предъявителям с пометкой: «На текущем счёту денег нет».

В течение четырех дней банкирский дом «Шпринг, Штраус и К°», осаждаемый телеграммами, запросами и бесчисленными возмущёнными требованиями, осаждал в свою очередь Штальштадт десятками депеш, с недоумением ожидая ответа.

Наконец ответ пришёл: герр Шульце 17 сентября бесследно исчез. Никто не имеет ни малейшего представления, что это значит. Он не оставил никаких распоряжений. В кассах Штальштадта денег нет.

Теперь уже невозможно было скрывать истинное положение дел. Наиболее крупные кредиторы испугались и передали свои векселя в коммерческий суд. В течение каких-нибудь двух-трех часов обнаружился полный крах, который с молниеносной быстротой повлёк за собой целую серию крупных и мелких банкротств. В двенадцать часов дня 13 октября общая сумма пассива Шульце определялась в сорок семь миллионов долларов. Можно было предполагать, что она дойдёт до шестидесяти миллионов, так как опротестованные векселя все ещё продолжали поступать.

Вот всё, что было известно и что с более или менее живописными подробностями повторяли все газеты. Само собой разумеется, что все они обещали сообщить на следующий день самые достоверные сведения.

И в самом деле, не было ни одной газеты, которая не позаботилась бы с первой же минуты послать своего корреспондента в Штальштадт.

Четырнадцатого октября вечером целая армия репортёров, вооружённых блокнотами и карандашами, подступила к Стальному городу. Но эта армия тотчас же отхлынула, ударившись, как волна, о крепостную стену Штальштадта. Стража, как и прежде, охраняла ворота, и тщетно репортёры пускались на всевозможные уловки, пробовали все средства соблазна — она оставалась неумолимой.

Единственно, что удалось узнать, — это что рабочие пребывали в полном неведении и что в их повседневной рутине пока ничего не изменилось. Только накануне мастера получили распоряжение объявить рабочим, что в цеховых кассах нет денег и в связи с отсутствием каких бы то ни было инструкций из центрального сектора работы будут прекращены в следующую субботу, если до тех пор не будет получено какого-нибудь нового приказа.

Все это не только не разъясняло истинного положения дел, а, наоборот, ещё больше запутывало его. То, что герр Шульце исчез около месяца тому назад, ни для кого не было тайной. Но каковы были причины и смысл этого исчезновения, никто не мог сказать.

Смутное ожидание, что эта загадочная личность вот-вот снова появится, заглушало томительное чувство тревоги.

На заводе первые дни все шло по инерции, как обычно, — каждый с неизменной точностью и быстротой выполнял свои повседневные обязанности. Цеховые кассы аккуратно каждую субботу выплачивали жалованье. Центральная касса до самых последних дней удовлетворяла все местные нужды. Но система централизованной власти в Штальштадте была доведена до столь высокой степени совершенства, все так слепо повиновалось воле хозяина, что его отсутствие не замедлило естественным образом вызвать перебои в ходе этой сложной машины.

Так, в промежутке с 17 сентября, с того дня, как стальной король в последний раз подписал приказы, до 13 октября, когда, как гром с ясного неба, обрушилось известие о прекращении платежей, тысячи писем, адресованных в Штальштадт, и среди них, по всей вероятности, немало весьма ценных, были опущены в почтовый ящик центрального сектора и оттуда доставлены в кабинет герра Шульце. Только он один сохранял за собой право вскрывать эти письма, он сам делал на них пометку красным карандашом и направлял их к главному кассиру.

Даже самым высокопоставленным чиновникам Штальштадта не пришло бы в голову превысить свои полномочия. Облечённые почти неограниченной властью по отношению к своим подчинённым, они перед лицом герра Шульце, и даже, можно сказать, призрака герра Шульце, были совершенно безличными пешками, послушными исполнителями его воли, лишёнными всякой инициативы и даже права голоса. Каждый из них, замкнувшись в узком круге своих обязанностей, невозмутимо выжидал, медлил, способствуя тем самым назреванию катастрофы. И, наконец, катастрофа разразилась. Она назревала медленно. Крупные заинтересованные фирмы, встревоженные прекращением платежей, посылали запросы, телеграммы, объяснительные письма, протесты, но никто и мысли не допускал, что такое высокорентабельное предприятие может оказаться дутым. Понадобилось довольно много времени, чтобы, наконец, возникло подозрение, что дело обстоит неблагополучно. Тогда только обратились в судебные инстанции, и, ко всеобщему изумлению, выяснилось с совершенной точностью: герр Шульце скрылся от своих кредиторов.

Это было всё, что удалось узнать репортёрам. И даже самому знаменитому Мейклджону, прославившемуся тем, что он ухитрился выудить кое-какие политические признания у президента Гранта, самого скрытного политического деятеля своего века, и неутомимому Блундербуссу, завоевавшему себе славу тем, что он, скромный корреспондент «Уорлда», первым сообщил русскому царю о капитуляции Плевны, — даже этим китам репортажа посчастливилось не больше, чем остальным их собратьям. Им приходилось сознаться, что ни «Трибуна», ни «Уорлд» не могут сообщить ничего нового о банкротстве Шульце.