Эллис Питерс - Послушник дьявола (Хроники брата Кадфаэля - 8)

- Это ты... - проговорил Мэриет со вздохом. - Марк, человек, которого схватили... за убийство священника, секретаря епископа... я должен сказать... Я должен пойти к Берингару...

- Скажи мне, - повторил Марк. - Этого достаточно. Я сделаю все, что захочешь, а ты спи. Что нужно передать Берингару?

Но Марк уже обо всем догадался.

- Скажи ему, пусть отпустит этого беднягу... Скажи, он никогда не совершал этого убийства. Скажи, что я знаю! Скажи ему, - говорил Мэриет, не сводя с внимательно слушающего Марка расширенных безумных изумрудно-зеленых глаз, - что я сознаюсь в смертном грехе... Это я убил Питера Клеменса. Я застрелил его в лесу, милях в трех или больше от Аспли. Скажи, я сожалею, что опозорил наш род.

Мэриет еще не оправился от падения, он был слаб, дрожал, слезы текли у него по щекам, и он сам удивлялся их неожиданно нескончаемому потоку. Мертвой хваткой он вцепился в руку Марка, все сильнее сжимая ее.

- Обещай! Обещай, что скажешь ему это...

- Скажу, сам передам твои слова, никому не доверю, - проговорил Марк, наклоняясь к лицу Мэриета, чтобы наполовину незрячие от напряжения глаза увидели его и поверили ему. - Передам каждое слово, что ты мне доверил. Но прежде, чем я уйду, ты должен сделать одно необходимое и доброе дело - для себя и для меня. А после ты уснешь спокойно.

Зеленые глаза, прояснившись от удивления, посмотрели на Марка.

- Что это за дело?

Марк ответил очень тихо но твердо. Прежде чем он договорил, Мэриет оттолкнул его руку, приподнялся на постели и отвернулся.

- Нет! - прошептал он в отчаянии, как будто провыл. - Нет! Нет!

Марк продолжал спокойно говорить, убеждать, но потом, когда его просьба была с еще большим жаром снова отвергнута, замолчал.

- Тш-ш-ш! Не надо так волноваться, - произнес он умиротворяюще. - Я и без этого выполню твое поручение, передам каждое слово. Успокойся и спи.

Мэриет поверил сразу; его напрягшееся тело обмякло, расслабилось. Он снова повернулся лицом к Марку. Первые лучи света, проникшие в сарай, заставили его сощурить глаза и сдвинуть брови.

Брат Марк загасил светильник и подоткнул накидку. Потом он поцеловал своего трудного больного и отправился выполнять его поручение.

Брат Марк миновал предместье, перешел каменный мост и оказался в городе; по пути он здоровался со всеми, кого встречал. Войдя в дом Хью Берингара у церкви святой Марии, он спросил, можно ли видеть хозяина, и, узнав, что помощник шерифа уже в замке, ничуть не обескураженный, отправился туда. По счастливой случайности там же оказался и брат Кадфаэль. Он только что заново перевязал гноящуюся рану на предплечье узника. Голод и отсутствие крыши над головой не способствуют быстрому заживлению, но, похоже, раны Харальда начали затягиваться. И на его длинных тощих костях наросло уже чуть-чуть мяса, и чуть-чуть краски выступило на впалых щеках. Крепкие каменные стены, сон, не прерываемый постоянно страхом, теплые одеяла и грубая пища три раза в день были спасением для него.

На фоне каменной стены вокруг тюрьмы замка, которая преграждала путь даже слабому свету зимнего утра, маленькая фигурка брата Марка казалась еще меньше, однако достоинство, с которым он держался, от этого нисколько не пострадало. Удивленный Хью приветствовал молодого монаха, появление которого в этом месте было весьма неожиданным, и повел в залу, где горел очаг и стоял зажженный светильник, потому что дневной свет редко проникал сюда и от него было мало пользы.

- Я пришел, - сказал брат Марк, сразу приступая к цели своего визита, - передать послание Хью Берингару от брата Мэриета. Я обещал передать его точно, слово в слово, он сам хотел сделать это, но не может. Брат Мэриет только вчера узнал, что вы держите здесь, в тюрьме, человека, обвиняемого в убийстве Питера Клеменса. Прошлой ночью Мэриет у себя на чердаке спал очень беспокойно, во сне встал, пошел и свалился с чердака. Теперь он лежит с раной на голове, однако к нему вернулось сознание, и я думаю, что самое плохое позади. Но если бы брат Кадфаэль пришел посмотреть больного, мне было бы спокойнее.

- Конечно, конечно, сынок, как же иначе! - воскликнул встревоженный Кадфаэль. - Но что с ним, почему он стал ходить во сне? Раньше, когда у него случались приступы, он никогда не вставал с постели. И потом, такие люди обычно ступают очень ловко и проходят там, куда бодрствующий человек и не сунется.

- Наверное, и он прошел бы, если бы я снизу не окликнул его, признался Марк, в отчаянии ломая руки. - Я думал, он проснулся и спускается, думал, что он ищет утешения и помощи, но, когда я произнес его имя, он оступился, вскрикнул и упал. А очнувшись, поведал, куда он стремился, даже во сне, и зачем. А поскольку он теперь беспомощен, Мэриет поручил это мне, и я здесь, чтобы выполнить это поручение.

- Когда ты уходил, он был в безопасности? - с беспокойством спросил Кадфаэль, устыдясь в душе, что посмел сомневаться в правильности действий брата Марка.

- Две добрые души присматривают за ним все время, но я думаю, что он будет спать. Он открылся мне, и теперь его рассудок успокоился, а я слагаю с себя эту ношу здесь, - проговорил брат Марк прямо и просто, как духовник, ощущающий себя посредником между законом и Мэриетом. - Он просит сказать Хью Берингару, чтобы тот отпустил узника, который не совершал убийства. Он заявляет, что знает это точно, и кается в совершении смертного греха, так как Питера Клеменса убил он. Застрелил в лесу, говорит Мэриет, чуть более трех миль к северу от Аспли. И еще он просит сказать, что сожалеет, что опозорил свой род.

Марк стоял перед Хью и Кадфаэлем, глядя им прямо в лицо. В глазах молодого монаха отражалось все его честное естество. Хью и Кадфаэль в глубокой задумчивости смотрели на него. Вот, значит, какова развязка! Сын, страстный от природы и быстрый в поступках, убивает; отец, прямой и суровый, однако ревниво сберегающий честь своего рода, предлагает грешнику выбор между публичным позором, который погубит дом его предков, и уходом в монастырь, и сын своего отца предпочитает мучительную для себя жизнь, как в чистилище, постыдной смерти на виселице - позору, который погубит его семью. Так и могло быть! Это отвечало на все вопросы.

- Но конечно же, - заявил брат Марк одновременно и вдохновенно-порывисто, с уверенностью, как мог бы говорить ангел или архангел, и при этом по-детски просто, - это неправда.

- Я не собираюсь оспаривать твои слова, - произнес Хью после долгого глубокого раздумья, - но только ответь мне: ты говоришь так потому только, что веришь в брата Мэриета - у тебя могут быть для этого серьезные основания, - или у тебя есть доказательства? Откуда ты знаешь, что он лжет?

- Я знаю это, потому что знаю его, - твердо отвечал Марк, - но я пытался не принимать это в расчет. Если я скажу, что он не тот человек, который будет стрелять в другого из кустов, а выйдет, станет с ним лицом к лицу и вызовет его на бой, я скажу то, во что неколебимо верю. Но я простолюдин, я не знаю, как среди дворян решаются вопросы чести, как могу я судить об этом? Нет, я проверил Мэриета. Когда он сказал мне то, что сказал, я ответил, мол, для успокоения своей души пусть он разрешит мне позвать нашего капеллана и, как больной, исповедуется ему и испросит отпущение грехов. И он не захотел этого сделать, - сказал Марк и улыбнулся. - При одной мысли об этом он задрожал и отвернул лицо. А когда я стал уговаривать его, он очень разволновался. Потому что он может лгать мне и вам, даже самому королевскому суду, по причинам, которые кажутся ему достаточно серьезными, - договорил Марк, - но он не будет лгать духовнику, а через духовника - Богу.