Григорий Салтуп - Летатель - 79 (Historiy Morbi)

- Эт-т-точно, - икнув, налил в мензурки спирт Василий.

- А что у тебя со второй женой? Ты, Саша, не думай, я не для бумаги этой, - кивнул доктор на бланк.

- Я по разговору...

- Я вижу, Вася... ну! "Ангел в чашку!" - у моего деда присловье было. И если честно, то во всем и всегда виноваты мы, мужики! Мужчины...

Александр покрутил мензурку, осматривая ее на просвет, стряхнул остатки спирта и вставил ее себе в глазницу, на манер монокля или лупы часовщика.

- "Зри в корень!" - заповедано от благого Козьмы.

- А если...

- Безо всяких "если"!

Со стуком поставил мензурку на стол мужчина в синем свитере:

- Вариантов не бывает. Стерва попалась - сам выбирал. За ложь, за снисходительность к себе сам и плати. Вот у меня: молодая - я на десять лет старше; красивая - ноги как у манекенщицы; умная, целеустремленная, да еще вроде бы влюблена. Букет достоинств. Звали красиво: Вита Витольдовна Эструс! Вита!..

- Как? Как? Эструс? - встрепенулся Василий.

- Что, фамилия знакомая? - удивился Александр.

- Нет. Латынь вспомнил. Странная фамилия... Эструс.

- У нее дед из Румынии. Польстило мне, сама ситуация польстила. Лесть и ложь - одной закваски. Я был увлечен, но вот здесь,

Александр похлопал по этикетке "Спорт" на свитере.

- Здесь-то пусто было. И видел все, сопоставлял. У нее распределение на носу, вот-вот в деревню на три года. Ссылка. Слезы, конечно. А против слез какой аргумент? "Надо помочь", - раскис я от внимания, от глаз лучиками. Черт их знает? - может, и не лгала вначале? Но, понимаешь, Вася, одно дело по-пушкински: - "Пора пришла, она влюбилась". Другое по-советски: - "При данных обстоятельствах ей стало выгодно влюбиться". Я просекал это, видел. Потому виноват вдвойне. Ей и себе врал. Здесь-то пусто было... Ты не спеши, Василий, лучше кофейку из термоса... спасибо.

- "Целеустремленная"...

Василий повторил слово из откровений пациента.

- "Целеустремленная"...

Медленно, почти по слогам, как бы прощупывая, осязая слово на вкус.

Лицо доктора, очерченное темноволосой стриженой бородкой, скуластое загорелое лицо, потемнело неровными пятнами алкогольного румянца; взгляд, направленный на двери, на секунду обострился, - проникая сквозь крашеные филенки и, представляя сидящих в коридоре кагебешников, охраняющих неожиданное застолье, - и потух, ушел в себя...

Александр застыл с чашкой кофе у рта, исподлобья кольнул задумавшегося доктора и, отвернувшись, опасаясь перебить чужую мысль, продолжил кофепитие короткими глотками. Что-то вдруг выпрямило доктора, он вскинул голову резко, по-офицерски, словно воспринимая неслышимый приказ, и, не выпуская еще взгляда из себя, одним лицом, но не глазами участвуя в разговоре, спросил:

- Ну, дальше-то что, Саня?

- Дальше?

Вздохнул Александр, ставя чашку на стол.

- Дальше - больше. Женились. Заявление еще в Загсе, и быстрей справку в комиссию по распределению. Семья у нее интеллигентная, отец умница, честный - не желал суетиться, освобождать дочь от распределения, хотя мог бы. Прожили год у меня в коммуналке. Ровно, чисто жили. Я после первого супружества малость опсел, неряшлив был - не в быту, в знакомствах. А тут, при Вите, выровнялся, что-то забрезжило, да и тут,

Пальцем в этикетку "Спорт" на свитере:

- Теплее стало. То ли смысл какой-то появился? Дом обрел, не жилище. Друзья, разговоры куда-то ушли, тем более, что друг мой три года мордовских лагерей по семидесятой-прим получил...

- Даже так? Значит, эти, в коридоре, не случайно? - поднял брови Василий Иванович.

- А что в нашем мире случайно?

Вопросом на вопрос улыбнулся Александр:

- Разве что собачки случайно случаются, да и то беспородные, все остальное - закономерно... Налей-ка, Василий, "для дезинфекции", как ты говоришь... Он сейчас в маленькой зоне, мы в зоне большой. Все одно за колючкой сидим. Хоть, два гектара колючкой опоясаны, хоть одна шестая шарика, разница в масштабе, не в сути! Или ты иначе думаешь, Вася?..

- За этим столом я лицо официальное, - засмеялся доктор.

- Понимаю! - воскликнул Александр. - Вон у тебя, какая "Заря коммунизма" в окне! Светло от нее? Тепло? Загар ровный?

- А ты не подзвяздывай! - скривился Василий. - Я с тобой по-человечески, а ты...

- Ладно, Вася, прости. Я не хотел тебя обидеть. Ты хороший человек, но не место тебе здесь. Знаешь, как Пушкин говорил: - "Во всех юдолях человек - палач, надсмотрщик или узник". Не хватает души на "узника", иди хоть в присмотрщики, все честнее. Лучше из норы присматривать, но не участвовать на стороне палача... Я сам в присмотрщиках состоял, приглядывался, козявочкой ползал, а сейчас - свободен! И эти шестерки в коридоре - смех. Забавляюсь я с ними. У них нет тюрьмы для меня, я же летатель! Я тебе сразу сказал, а ты не веришь, думаешь: шизую! Смотри!

Александр раскинул руки в стороны и, медленно покачиваясь, как резиновый шарик с теплым газом, всплыл из-за стола...

- Нет! Нет!

Криком вырвало дух у доктора, шершавым ломким хрустом забило глаза или то рукав крахмального халата? Отлетел из-под доктора стул, и сам он, чуть не падая, успел зацепиться обеими руками за столешницу и замереть в комичной полуприсядке, не поднимая на пациента взгляда.

Опомнился, - дверь тряслась от ударов кулаком из коридора:

"Что у вас там случилось?! Доктор! Помощь нужна?!" Прыжком в рост, колпак в руки, в два шага к двери и, напялив помятый колпак и выдохнув - до почек, - "собачку" замка вниз, на запор, громко и четко, почти спокойно Василий Иванович произнес:

- Все нормально, товарищи! Все нормально! Я веду прием...

- ... спирта!..- шепнул за спиной доктора Сашка.

- Пациента! - погрозил ему доктор кулаком.

- Осматриваю больного!.. Сложный случай, но опасности нет. Вы бы лучше разыскали своего капитана. Куда он пропал с бумагами?..

Из-за двери неясно пробурчали, мол, не положено, они должны охранять... Отошли...

Доктор спиной привалился к двери.

Александр, как ни в чем не бывало, сидел за столом, улыбался сытым котом, - красные пятна на лице Василия Ивановича обозначились резче, обведенные белым ободком, пальцы непроизвольно сжимались в кулаки, словно качая кисти рук, пот проступил на висках - все признаки нервного перевозбуждения.

- Я же просил вас... Просил тебя: не надо, не летай, пожалуйста...

Безобразная дрожь под коленями ослабила ноги, тело доктора поползло вниз по косяку, подмышку неожиданно уперлась дверная ручка, а тут и руки Александра подоспели, - обхватил его за грудь, довел полу волоком, - ноги не слушались, - до стула.

- Может, тебе на диване полежать?

Участливое лицо впритык, без улыбочки ехидной.

- Не надо... не надо... Только не летай, будь человеком, ладно?

Обмякший доктор взял было себя за пульс, но не нашел, не прощупал его неслушными пальцами.