Ирма Денисова - Эхо

А-а, проняло все-таки!

И как гром среди ясного неба:

— Нет! Нельзя! От такой гордыни порча пойдет. Пусть тоже уходит.

Окружили пастухи в черных косматых плащах. Повели.

— Лю-ута! Проща-ай! — стонущий выкрик матери.

О, могучая богиня гор! Пусть никто не увидит слез…

…Темнота. Горький чужой запах, Ломкая трава под рукой. Светает. Желтая полоса отделила небо от земли. Ровная, далекая. Какой плоский мир впереди! Сзади родные горы. Пути назад нет. Пастухи ушли ночью тайной тропой. А они остались здесь, маленькие, беззащитные, как три муравья на бескрайнем травяном блюде…

— Мне холодно, — вырвалось жалобно.

Тарх молча поднялся и обернулся, разглядывая горы, будто надеялся увидеть вход в пещеру. Поднялся и насмешник Усыня, подшутивший над старцем. Он смотрит вперед. Звезды там не голубые, а красные. И мерцают.

— Костры, — сказал Усыня. — Люди. Идем к ним. — Он поднял мешок с едой и пошел вперед.

Всхлипнув без слез, перекинула свой мешок через плечо и поспешила за Усыней. Догнал Тарх. Усыня обернулся, спросил:

— Где твой мешок, Тарх?

— Оставил.

— Зачем?

— Так, — усмехнулся Тарх.

…Вместо костров тлеют кучи углей. Рядом спят люди. Один сидит поодаль. Голова свесилась. В руке длинная палка. Вокруг косматыми тенями бродят лошади.

— Надо разбудить пастуха. — Усыня тронул сидевшего за плечо. Тот поднял голову, вскочил и выставил острый конец палки. Усыня вежливо взялся за него. Но пастух вырвал палку, нацелил ее на Усыню, будто собрался проткнуть его, и зло закричал. Проснулись люди. Обступили. Узкие темные глаза на смуглых, как из меди, лицах смотрят хмуро, настороженно.

— Сядем, — распорядился Усыня, — пусть не опасаются нас.

Села. Выложила на полотенце лепешки, сыр, яйца, пригласила всех есть вместе. И вдруг… О, всесильная богиня гор! Кто это?! Он идет — перед ним расступаются. Борода черная, кольцами. Взгляд орлиный — мороз по коже! В горах ни у кого нет такого взгляда, даже у пастухов. И Усыня с Тархом не вынесли, опустили глаза. Опять глядит1 А лицо-то рябое… Мать называла ласково — кукушкино яичко. А вдруг он?.. Зачем так глядит! Может, показать портрет? Ведь похожа! Только брови чуть гуще, ресницы длинней, щеки алые, гладкие… Закрыть, спрятать кукушкино яйцо! Прикрылась рукавом. Жесткие пальцы отвели руку. Приподняли подбородок. Как смотрит! О, великая богиня гор, помоги!

…Чудной дом. Прямо на земле крыша из лошадиных шкур. Верно, много скота пало? В крыше вход. По бокам двое. В руках длинные ножи.

Лавок нет. Сели на пол, на войлок. Барашек на блюде пахнет горелым мясом. А чернобородый, хозяин, понюхав, чмокнул губами. Дал всем по чаше без ручки. Сам взял такую. Налил воды. Пить хочется! А вода мутная и тоже плохо пахнет. Глотнула — огнем опалило! Закашлялась. Чернобородый захохотал. Усыня и Тарх выпили воду. Он тоже. Потом пощупал белый плащ Усыни. Тот снял плащ, с поклоном протянул хозяину. Чернобородый выхватил из-за пояса красную палку с перекладиной, отдал Усыне. Усыня опять поклонился и стал разглядывать крест. Хозяин еще больше развеселился. Взял крест из рук Усыни, дернул за короткий конец, и вещь распалась на чехол и острый нож.

— Кинжал! — сказал хозяин и взмахнул им, будто хотел перерезать себе горло.

Не помня себя, очутилась рядом. Закрыла рукой его горло. Борода колючая, а под ней кожа ягненка… Близко-близко орлиные глаза. Горячая ладонь на затылке. Усадил рядом. Не удержалась, будто случайно коснулась щекой каменного плеча…

Вошёл человек, долго говорил непонятное, обращаясь к Усыне и Тарху. Они, виновато улыбаясь, качали головами…

Хозяин вывел наружу. Указал в разные стороны и вопросительно развел руками. Тарх показал на горы. Чернобородый покачал головой, Тарх снова махнул в сторону гор. Хозяин взял доску и углем провел на ней линию. Тарх, продолжив ее, нарисовал круг, а в нем — дома и людей. Хозяин весело хлопнул его по спине.

Вернулись в дом-крышу. Сели. И опять неотрывный, жгучий взгляд. А лицо-то рябое! Что делать? Прижала руки к груди. Зажмурилась. И запела старинную «Песнь вздоха». Ее всегда поют без слов. О, богиня гор, смягчи его сердце!.. Взглянула — в темных глазах солнце. На шею легла тяжелая серебряная цепь, еще теплая его теплом… Повел к выходу. Не шла — лебедем плыла рядом. Смотрите, Усыня, Тарх, разве та, с портрета, смогла бы так величаво, плавно пройтись?..

…Какой простор! Не горная каменная ловушка! Хорошо скакать на лошади по голубой траве! Свистит ветер. Запах конского пота, полыни. А рядом скачет чернобородый Урт.

— Догоня-ай! — вырвалось ликующе, и хлестанула лошадь.

Урт заливисто свистнул. И кони уже летят по голубой траве, как по небу…

…Сквозь юбку, затканную золотыми нитями, колено ощущает каменное бедро Урта. Он сидит, высоко подняв голову. Воин над воинами, В черной бороде уже седые пряди. Но взгляд прежний — орлиный… Ноют плечи, спина, Голову клонит тяжелая, украшенная самоцветами шапка. Но жена Урта не зря рядом с ним на возвышении — не шелохнусь, не моргну… Показаться бы сейчас родичам! Точь-в-точь как на холсте! Так сказал Усыня, взглянув на портрет в шатре, когда Великий прислал его звать Урта на пир. Урт и Усыня побратимы. Оба в чести у Великого. А Тарх потерялся в степи, когда войско Урта покинуло предгорье. Верно, погиб… Урт отважный! Воин над воинами! Взяла за руку. Рука мужа горячая, и сила льется из нее. Снова выпрямилась, выше закинула голову. О, богиня гор, спасибо!..

Темнота. Щелчок. Свет.

— Забавно! — усмехнулся Ив. — Впервые ощутил себя женщиной. Оказывается, они чувствуют и думают кожей! Но это горное племя — ой-е-ей! Всегда подозревал, что у доброты двойное дно. Вон как с неугодными дочками и сынами расправились!

— Древние племена, бывало, выбраковывали неугодных проще — убивали, — заметил Гертэн.

— Консерваторы! — бросил Ив. — Не ведают, что творят. Обречены на вымирание! Меня тоже бы выставили.

— А если бы оставили, ты отравил бы их насмешками, — буркнул Гертэн, вешая на стену холст и снимая портрет старика. — Кстати, они не вымерли. Сейчас покажу любопытные сцены…

— Подожди! Дай опомниться. Неужели мы с тобой одновременно были этой надменной красоткой? Оба видели, слышали, чувствовали то, что и она тысячи лет назад? Чудо!

— Эмпирика без теории всегда кажется чудом. А теории пока еще нет: новинка! Сейчас портрет старика откроет нам дальнейшую судьбу изгоев, и ты убедишься…

— Да погоди же, Гер! Совсем заморочил! Объясни, как сумел подобрать холсты по времени? Где разыскал их?

— Лишь два совпадают по времени. Заслуга его величества случая. Первый, знаешь, нашел в котловане. Старика — в маленьком провинциальном музее. Сотрудников удивила прекрасная сохранность древнего полотна. Кстати, оно так и называлось — «Лик нерукотворный». Потом я выступил по телеголографу, рассказал о нетленных картинах, попросил, если кто встретит похожие, прислать. Особых надежд не было. Но вскоре студентка привезла из Монголии портрет Люты. А последним холстом горжусь — сам высчитал.