Виолетта Пальмова - Испытание

В конце концов он заставил себя сесть и собраться с мыслями. Однако же мысли никак не хотели собираться и, обретя привычную стройность, сложиться в строгую логическую систему. Борис Андреевич чувствовал, что надо сейчас же найти что-то: ну, хотя бы слово какое-либо или же фразу, зацепиться за нее, и тогда легче будет, тогда и мыслить станет возможно. И он нашел. Странно, что это было не самое пугающее из услышанного, а напротив - самое простое: имя гостя. Илья Ильич Обломов. Это имя стесняло Бориса Андреевича как слишком тесный пиджак. Стесняло не звучанием своим, но несоответствием характеров. Оно вызывало ощущение ложности ситуации, ощущение ловушки, в которую его пытаются заманить. Действительно, сколько не ссылайся на историю человечества, сколько не вспоминай захватнические войны, а поверить в то, что столь высоко, столь необычайно высоко развитый разум может посягнуть на существование другого, пусть и менее развитого, было невозможно. Слишком чудовищным это представлялось, а потому и невероятным. Значит, не для спасения Земли нужен был Борис Андреевич. Но для чего тогда? Чтобы ускорить ее погибель?

Да. Но если все-таки ловушки нет? Ведь мог же чужой человек (человек?!) проникнуться сочувствием к другим мыслящим существам? Мог? Конечно, мог. Даже должен был. Значит, все, что сказал Илья Ильич, правда? Правда, какой бы невероятной она не казалась?

Окончательно измученный мыслями Борис Андреевич проглотил опиум, прилег на диван и, уже засыпая, твердо решил, что время поговорить и выяснить истину еще представится, пообещал себе быть твердым и спокойным в разговорах и ни в какие, даже самые хитроумные ловушки не попадаться. С тем он и уснул, и снились ему вероломные зеленокожие Обломовы, похожие друг на друга, как близнецы. В распахнутых шлафроках, размахивая ночными колпаками, они носились за Борисом Андреевичем по обсерватории, старались поймать его и запихнуть в телескоп.

Июнь стоял жаркий, но природа обходилась с людьми с деликатностью необычайной: ночами разражались бурные, ослепительные грозы со щедрыми, плодоносными ливнями, и потому утра радовали свежестью, и деревья, и кусты, и каждая травинка к пробуждению дня стояли умытыми и чистыми; на опушках и в березовых рощах красовались толстенькие, крепкие колосовики с потрескавшимися, словно глинистая почва от зноя, шляпками, а на солнечных склонах пригорков и на вырубках краснела земляника, насыщая воздух пьяным своим, упоительным запахом.

В Кудряшове эти дни проходили как никогда весело. Илья Ильич стал, казалось, вовсе своим, сменил корректный костюм на светлые брюки и апаш и по утрам вместе с Борисом Андреевичем, Марьей Андреевной и детьми пятилетними близнецами Костенькой и Наташенькой бегал с сачком за бабочками и играл в мяч. Анна Васильевна изыскивала возможности почаще отрываться от хозяйских дел, чтобы тоже участвовать во всеобщем веселье, и только гувернантка m-lle Nadine, хотя и бегала вместе со всеми по лугу, чувствовала себя несколько шокированной, а, быть может, ее беспокоило, что после такой возни дети вовсе выйдут из повиновения.

После второго завтрака Илья Ильич и Марья Андреевна отправлялись кататься на лодке, и когда они возвращались, затененное широкими полями шляпы нежное лицо Марьи Андреевны полыхало, словно обожженное солнцем, а в черных глазах Ильи Ильича какое-то, правда, краткое время не проглядывалось даже намека на скорбь. Затем Илья Ильич опять уезжал на лодке, но уже не с Марьей Андреевной, а с Борисом Андреевичем; они брали с собой рыболовную снасть, уплывали на островок и рыбачили там долгими часами. Докричаться их к обеду или же к чаю не было никакой возможности: рыбачили они по ту сторону островка, не смотря на уговоры садовника Игнатьича, утверждавшего с полным знанием дела, что по тую сторону водоросель не та, а по ету рыба в пол-воды клюеть. И хотя правда была за Игнатьичем, что со всей очевидностью подтверждалось более чем скудными уловами, которыми даже кошка Катька насытиться не могла, господа не поддавались на уговоры и избранного однажды места так и не сменили. Потому, наверно, рыбалка вскоре и приелась им - ну что за рыбалка без улова? - и Илья Ильич стал дольше кататься на лодке с Марьей Андреевной (которую, случалось, величал теперь и просто Машенькой) или же отправлялся с нею и с детьми (а чаще без них) в лес за земляникою.

Пока же Илья Ильич с Машенькой отсутствовали, Борис Андреевич возился с детьми или прогуливался по парку с Анной Васильевной, становясь к ней день ото дня все нежнее и нежнее, но прогулки эти бывали недолги: Борис Андреевич скоро утомлялся, сон смаривал его буквально на ходу. Благодарная за столь неожиданно вспыхнувшую в нем влюбленность - пожалуй, более даже пылкую, чем первая, - Анна Васильевна уговаривала мужа прилечь в гамак, и он тут же засыпал.

Зато по ночам, особенно, когда бушевали грозы, Бориса Андреевича мучили кошмары. Он даже боялся засыпать. Притворясь спящим, дожидался, пока Анна Васильевна задышит неслышно и ровно, осторожно вылезал из постели, накидывал шлафрок и, в зависимости от погоды, шел или в гостиную или в парк, и там, погруженный в тяжкие думы, бесшумно бродил до зари.

Сверкание обнаженных деревенских молний в полнеба (таких в городе никогда не увидишь!) и кровавые дальние сполохи нагоняли на него смертельный ужас и тоску, хотя по рассказам Ильи Ильича он знал, что смерть всего живого на земле не была бы ни такой огненно-кровавой, ни обставленной с такой театральной пышностью - она была бы тихой и незаметной, как дуновение легкого ветерка. Но тем не менее, поскольку речь шла все-таки о смерти всего живого на земле, а значит - о безвозвратной гибели и забвении всех взращенных и погубленных цивилизаций, он не мог представить эту смерть легким дуновением - ведь агонию должны были ощутить и живущие ныне, и те, чей прах истлел тысячи лет назад, но чей дух дал толчок для дальнейшего развития человечества, его духовных ценностей, его культуры. Борис Андреевич не гнал от себя эти страшные мысли - сама их страшность поддерживала его, подготавливала к миссии, к Великой Миссии. А подготовка была тем сложнее, что возникшее однажды недоверие к Илье Ильичу не проходило. Случалось, правда, что оно таяло под лучами неумолимо логических выкладок господина Обломова, или под светом неподдельной его искренности, озабоченности судьбою чужого мира, но тут же вновь обретало плоть. Однако, как бы то ни было, Борис Андреевич не мог и не смел пренебречь предупреждением, отмахнуться от жутких перспектив, которые открывал перед ним Илья Ильич, и потому старался готовиться на совесть.

Борис Андреевич уже знал все, что должно совершиться и что он сам должен совершить. Однажды господин Обломов уловит неким чутким приборчиком, схожим в какой-то мере, насколько Борис Андреевич понял, с аппаратами господ Попова и Маркони, сигнал командира корабля, после чего Илья Ильич сядет в невидимый катерок, спрятанный где-то возле Гатчины, и вылетит к судну, чтобы вместе с остальными учеными-бетианцами сделать выводы о состоянии и уровне земной цивилизации, наметить наивернейшие способы ликвидации активных биологических агентов, а затем - отправиться домой, на Бету. Но дожидаться сигнала, убеждал Илья Ильич, ни в коем случае нельзя. Необходимо опередить всех, и командира корабля - в том числе. Сигнал должен быть передан с третьего по пятое июля по местному времени, следовательно им, то есть Илье Ильичу и Борису Андреевичу, необходимо прибыть на корабль, скажем, тридцатого июня, когда там никого еще не будет. Дальше все просто: на судне имеется несколько капсул, в которых можно отправить экстренное сообщение на Бету в случае аварии, угрозы или чего-либо подобного. Илья Ильич заложит в капсулу сообщение, составленное как бы наспех, едва живым существом, нечто вроде: "Опасайтесь системы С-1. Неопознанное излучение. Смерть. Прощайте". Затем задаст капсуле программу - курс на Бету, поместит ее в соответствующее устройство и нажмет на кнопку "Пуск", означенную определенным символом. После чего Илья Ильич и Борис Андреевич сядут в свой катерок и, отойдя на безопасное расстояние, с помощью особой аппаратуры нацелят на корабль некое оружие невиданной мощности (вольно господин Обломов перевел его название на русский как средний лучемет) и уничтожат его. Вот и все. Спрашивается: разве Илья Ильич не смог бы прекрасно справиться со всем этим в одиночку? Разумеется, да, но только при благоприятной ситуации.