Александр Щербаков - Рабочий день

Глаза заливал пот. Лапин остановился, отер лоб тыльной стороной ладони и поглядел на врага. Очень захотелось запустить руку в кратер поглубже, нащупать и вырвать из глубины раскаленный корень. Или нажать на гору ногой и сдвинуть ее целиком. Если набрать полные легкие воздуха, сесть и опереться на руки, это можно будет сделать. Лапин уже приглядел, куда бы нажать пяткой, как вдруг вулкан громыхнул и снова окутался дымом. Из дыры, которую Лапин только что расковырял, фонтаном брызнула огненная кашица. Трещина рассекла гору пополам, добежала до океана. Лапин еле успел прикрыть лицо ладонью, как что-то с громовым треском лопнуло, снова стегнули по телу обломки. Еще удар, еще — и все стихло. Задыхаясь и щурясь от едкого дыма, Лапин пригнулся к самой воде и всей рукой толкнул ее прямо на вулкан. Что-то слабо зашипело и смолкло. Больно жгло руки, плечи и шею, в кровь исцарапанные осколками и обрызганные морской водой. Уши словно ватой заткнуло, в них плыл колеблющийся звон.

Дым и пар медленно рассеивались, и Лапин наконец увидел, что с вулканом покончено. Гора раскололась на три глыбы, между которыми еще раскачивался только что наполнившийся узкий залив, расширяющийся на месте бывшего кратера. К отвесным смолисто блестящим скалам льнули огромные хлопья лопающейся пены.

"Порядок!" — подумал Лапин. Он тут же вспомнил, что делать дальше, наполовину выкарабкался на берег, лег, перевернулся на спину и увидел небо. В небе сияла тонкая дуга радуги. Ожоги и царапины саднило, но радуга была прекрасна. Она поднималась все выше и выше. отступала все дальше и дальше, и Лапин понял, что начинает уменьшаться, постепенно разрушенная гора стала вздыматься над мим. Он стал, по его соображениям, почти нормального роста, огляделся вокруг, и у него дух захватило от размеров катастрофы, которую он произвел. Вокруг в сернистом дыму высились беспорядочные груды камней, шипели и пенились горячие потоки, в вдали глухо ревел океан, превратившийся в могучую растревоженную стихию. И все-таки Лапин был еще настолько громаден, что положил руку на иззубренный теплый хребет и ласково провел по нему кончиками пальцев.

"Ничего, малыш! Сейчас, сейчас!" — проговорил он, словнo эта исковерканная гора и впрямь была малышом…

Лапин сел, наметил глазом линию вечных снегов и стал покрывать острые вершины белыми снеговыми шапками. Мир слушался беспрекословно, и Лапин почувствовал, как его охватывает лихорадочное торжество. Но работы было еще очень много, до красот было далеко, и Лапин, успокаивая себя, нарочито не спеша, принялся заполнять приглянувшееся ущелье голубой лентой ледника.

— Ну, силен парень! — бормотал ассистент, склонившись над Лапиным и осторожно отделяя от его головы помертвезшие присоски шлема. — Не больно?

— Не больно, — сказал Лапин. — Сколько получилось?

— Отлично. Четыреста двадцать три миллиграмма.

Ассистент подвел к его глазам окуляр на гибком стебле. Лапин заглянул в окуляр и увидел на ярко-голубом фоне висящую в магнитной бутылке переливающуюся светлую каплю. Поверхность ее дрожала, рябила, по ней ходили беспокойные вихри. Капле было тесно в невидимых плотных магнитных сетях.

— Левосторонний, — сказал кто-то у него над ухом.

— Я левша, — сказал Лапин, откидываясь от окуляра.

В боксе было еще трое кроме ассистента. В одном из них Лапин узнал директора комплекса.

Лапину захотелось насмешить всех и рассказать, как он дома тренировался на процесс, витая в небесах и тем временем приготовляя яичницу на завтрак. Но держать голову на весу почему-то было очень тяжело. Все тело было налито чугунной усталостью. Лапин осторожно ослабил шейные мускулы и с наслаждением почувствовал затылком мягчайшую, как ему показалось, спинку кресла. Закрыл глаза и уснул.