Геннадий Карпов - Афродита Супярилярийская

Мусульмане, завоевав край, разрушили языческий храм на вершине холма, сожгли дотла все поселения вокруг, а жителей поголовно уничтожили или увели в рабство. И долго эти места считались запретными и противными аллаху. Прошли столетия, и как-то Джахан-шах, строптивец и упрямец, посетил эти проклятые места и мимоходом казнил кого-то, неугодившего ему. Делалось это при его дворе часто и с выдумкой, но впервые здесь в ответ он получил невероятный дар: прекрасную пери. Красавицу, равную которой он никогда и нигде не видел и даже представить себе такую не мог. С этого времени всех своих врагов и бывших друзей Джахан-хан казнил тут, получая взамен пополнения для своего гарема. Постепенно на старых развалинах отстроился маленький городок Супяриляри…

Но проклял аллах нечестивца, проклял семя его. И был убит Джахан-шах собственным сыном, а сын был убит уже своим сыном. И было так, пока последний в этом ряду потомок Джахан-хана не присоединил, как обычно гарем отца к своему, а приказал казнить всех дочерей русалочьих. Но говорят, и он был проклят русалками, так как перестал после этого быть мужчиной, потерял мужскую силу, затем трон и жизнь. И пришла ему на смену жестокая Шири-хатун, его сестра-двойняшка. С тех пор жители этих мест считаются проклятыми, ведь как гласит легенда они потомки палачей Джахан-шаха и жестокосердных водяных дев.

Припомнившаяся легенда навеяла грусть на Рауфа. Вспомнились надежды юности, студенческие мечты… Была среди них и такая: провести здесь доскональные раскопки, попытаться прочесть эту загадочную, забытую страницу в книге истории Азербайджана. Может быть даже очень важную страницу. Ведь не зря же тысячелетия эти места считались священными, божественными и овеянны легендами и мифами. Русалочьи дочери, конечно же, сказки. Но чем-то это место примечательно… А он сюда на рыбалку, на заготовку рыбы…

«Запорожец» свернул налево и Супяриляри осталось позади. Справа за скалами в промежутках стала проглядывать синева моря.

Приехали, Толик-джан? – проснулся Алик.

Почти.

Рауфу вдруг смертельно захотелось поделиться с друзьями всем, что знал об этих местах, рассказать легенды с ними связанные. И, взахлёб, торопясь, боясь, что его перебьют, стал рассказывать…

Толик вывез их на узкую площадку, далеко выдающуюся в море и имеющую удобные спуски к воде: справа пологий песчаный, слева ступенчатый скалистый. От ветра площадка была огорожена крутыми скальными мысами, стоящими от неё по бокам в ста-ста пятидесяти метрах. Мысы и площадка трезубцем вонзались в море. Площадка была удивительно удобна, будто нарочно созданная для стоянки и рыбалки.

Рауф не прекращал рассказа и после того, как они принялись разгружать машину и подготавливать палатку к установке. Припекало, и друзья оголились по пояс. Толик зашёл за спину Рауфа и, глядя на неё, озабоченно покачал головой и сказал, прервав лекцию товарища:

– Ну-уу… она тебя опять укусила…

– Кто?! Где?… – Рауф завертелся, забив по спине руками. – Кто укусил?!

– Муха!

– Какая муха? – не понял Рауф, ища на спине место укуса.

– Историческая! – сообщил Толик и, довольный, заржал.

Засмеялся и Алимамед. Рауф замолчал и надулся.

– Слышали, слышали кое-что и без тебя, – глаза Толика хищно блеснули, он подмигнул Рауфу:

– Кстати, бухточка эта считается у аборигенов нечистым местом. Именно здесь, как говорят старики, выходили русалочьи дочери… Э-э-эх! Знать бы ещё где и как эти жертвы приносились!

– А зачем тебе это? – наивно удивился Алимамед неистовому желанию, прозвучавшему в голосе Толика. – Диссертацию написать хочешь?

Толик, не спеша отвечать, стал рыться в багажнике…

Рауф, отлично знавший друга детства и понимавший его с полуслова, смекнул что к чему и приготовился…

Когда Толик разогнулся, в руках он держал моток верёвки и десантный нож.

– Тупой ты, Алик. Неужели не понятно? Холостой я, неженатый. Капризный. Мне нужна не просто жена, а принцесса. Королева! Лучше которой я не встречал и не встречу! Русалочьи дочери – моя последняя надежда. Тридцать пять уже.

Толик сделал шаг к Алимамеду.

– Нужна жертва. Я сперва, грешным делом, хотел Рауфа… да ты удачно подвернулся. Ничего не поделаешь, сам встрял.

Толик сделал ещё один шаг к Алимамеду, и тот бочком-бочком стал передвигаться к Рауфу.

– Э-ээ, Рауф, ты слышишь, что он говорит. Шутит, да?

Рауф отвернулся.

– Зря ты к Рауфу лезешь. У нас всё обговорено, сначала мне жену делаем, потом ему.

Ещё шаг к Алимамеду.

– Ты что?! Ты что?! Толик-джан! – отступая, Алимамед лихорадочно бросал вокруг взгляды, надеясь увидеть хоть что-то для обороны, но кругом были только песок и камешки, а от вещей он был отрезан недавними приятелями. Сзади площадка и море.

– Алик, не сопротивляйся. Мы тебя сейчас только свяжем. И до тех пор, пока не узнаем, где тебя… День-два ещё поживёшь, может три. А сопротивляться будешь придётся кончать прямо сейчас. Крови много будет… Не хочу я тебя мучать, Алик, поверь. Давай по-хорошему…

Увещевая, Толик неотвратимо наступал.

В глазах Алимамеда поселилась тоска.

– Толик-джан! Рауф-джан! Да вы что?! У меня же семья, дети!

– Вот видишь, у тебя всё есть, всё было. Всё хорошее испытал, всё прошло. Впереди только суета и мучения… А семье мы поможем, будь уверен, не звери.

– Алимамед бросил отчаянный взгляд на Рауфа.

– Рауф!!! – но тот, как отвернулся, так и стоял не оборачиваясь.

С дюжим Толиком ему не справиться…

– А-аы-ыо-о! – взвыл Алик и, крутанувшись, бросился вниз по ступенчатому спуску к воде, споткнулся, кувыркнулся и запрыгал по скалисто-обрывистому берегу к мысу. Проявив невероятную сноровку, грузный Алимамед за полминуты, прыгая молодым козлом по выступающим из воды камням, сумел убежать метров на шестьдесят.

Остановил его смех. Бурный, в два голоса, гомерический смех. Обернувшись, с трудом сохраняя равновесие на склизком камне, Алимамед увидел корчившиеся от хохота фигуры Толика и Рауфа.

– Негодяи! Ишаки! Разве так шутят?! Сво… – Алимамед пошатнулся и, чуть не свалившись в воду, вынужденно присел на четвереньки.

Обратная дорога заняла у него много больше времени и душевных сил. Скользкие камни, отвесная стена сразу за прибоем, дрожащие ноги – запросто можно было сломать руки и ноги вместе с шеей. Возвращаясь, Алимамед непрерывно ругался на всех языках, которые знал, особенно ожесточаясь, когда соскальзывал в воду. Это происходило несмотря на то, что большую часть обратного пути он проделал на четвереньках. На площадку Алимамед вылез весь мокрый, дрожащий, испачканный какой-то рыжей липкой вонючей пеной, окончательно испортившей ему настроение.