Владимир Колин - Джованна и ангел

Он говорил со страстностью, которой она в нем не знала, и его слова, горячие и нетерпеливые, охватывали ее, разрастаясь с неведомой силой и не теряя своего волнующего смысла. Ребенок от Витторио! Крохотное существо, которое она будет кормить своей грудью и в котором, понятном и близком, она найдет его, навсегда слитым с ее существом... У нее закружилась голова, и она закрыла глаза, но поняла, что пошатнулась, только когда почувствовала, как ее обхватили руки Витторио.

Луна зашла. Они были вдвоем во мраке.

- Я не вижу никакой причины для того, чтобы у вас не было детей, произнес доктор.

Это был пожилой человек; скрестив на груди руки, он говорил с безмятежным спокойствием. "Так, вероятно, выглядели когда-то священники", -подумала Джованна, глядя на его пальцы. Она знала, что поставленные им диагнозы были непогрешимы, как показания робота.

- Вы абсолютно уверены? - все же спросила она; он, казалось, не обиделся, но ограничился тем, что, склонив лысину, повторил тем же тоном: Абсолютно уверен.

Он не понимал волнения пациентки, но его и не интересовали причины этого волнения. На ее месте всякая женщина обрадовалась бы.. И, так как молчание затягивалось, он решил, что его обязанность напомнить ей о пациентках, которые ждут его там, в зале.

- У вас есть еще вопросы?

Женщина взглянула на него, словно только что пробудившись ото сна, и поспешно ответила: - Нет, доктор, спасибо ...

Она быстро пересекла зал ожидания и бесцельно пошла по улице. После тишины кабинета шум улицы показался ей оглушительным, но ей хотелось, чтобы он был еще более резким, чтобы мог заглушить голоса Витторио и Парпарии, гремевшие у нее в ушах, словно усиленные какими-то странными громкоговорителями: "Ведь еще ничто не доказано ..." "Анализы не оставляют никаких сомнений ..." Она не знала, о чем они говорили посреди развалин Помпеи, но вспомнила, что ими упоминались библейские ангелы, и не понимала, как наивная легенда первобытных людей могла так взволновать Витторио. По правде сказать, его беспокойство несколько оправдывали слова доктора со странным обликом священника. То, что с ними случилось, было совершенно не естественно... Почему у них нет детей? Ведь Джованна знала, как горячо хотелось ей подарить жизнь ребенку, который будет мостиком к Витторио, а он ждал малыша с болезненной надеждой, словно бы под вопрос ставилась сама его жизнь. Она чувствовала это с такой силой, что начала мечтать о том, чтобы у нее обнаружился какой-нибудь физический порок, который позволил бы ей взять на себя всю вину и тем успокоить волнение мужчины. Но доктор разрушил и эту наивную иллюзию ...

Движущийся тротуар нес ее вперед очень быстро, но, словно недовольная его темпами, Джованна побежала. Ей казалось, что если она узнает, что волнует Витторио, все станет на свое место, ибо ничто - ни известие о какой-либо ошибке, совершенной им некогда, ни возможная наследственная болезнь - не могло быть более мучительным, чем эта вечная таинственность и вечный страх. Но тут она вспомнила, что тайна Витторио - не обычная тайна, и почувствовала, что ее охватывают неясные предчувствия. Зная его вот уже два года, она понимала, что Витторио не остановился бы перед тем, чтобы поделиться с ней всем, чем можно было поделиться. Если он молчал, это значило, что тайна принадлежала не ему одному или несла в себе какое-то откровение (Джованна колебалась, не решаясь признать то, что, может быть, открыла ее интуиция, когда она определила взгляд серых глаз Витторио в стихах, написанных после их первой встречи), да, нечеловеческое откровение! Парпария говорил об ангелах.

Она смутно вспомнила о мифах прошлых времен, прославлявших сверхчеловека - зверя с утонченным инстинктом подлости, который считал себя стоявшим по ту сторону добра и зла и прибегал к идее совершенства, чтобы оправдать величайшие низости.. Но разве Витторио не был само совершенство? Мужская красота сочеталась в нем с необычайными достоинствами, которые снискали ему уважение всех столь требовательных сотрудников Института по исследованию Космоса. Парпария говорил об ангелах ...

Она резко остановилась, ее щеки пылали от стыда.

Никогда еще мысли не завлекали ее на такой скользкий путь, никогда не думала она, что сможет оклеветать - хотя бы про себя - человека, в котором слилась вся ее любовь и надежда. Если она была в чем-нибудь уверена, если у нее была какая-нибудь точка опоры в той бездне, в которой она блуждала, то это было как раз сознание того, что Витторио не скрывает от нее чего-либо, что могло бы заставить его опустить глаза.

Парпария говорил об ангелах. Как она сможет теперь смотреть в серые глаза, озабоченные мыслью о ребенке, о котором он так мечтал? Ребенке, которого у них никогда не будет ...

И вдруг она обрадовалась - впервые со времени их знакомства обрадовалась тому, что Витторио снова уехал на несколько дней, чтобы провести испытания на базе в Сицилии. Теперь она знала, что ей следует сделать. Она с удивлением оглянулась и, увидев окружающую суету, наконец поняла, куда занес ее движущийся тротуар. Перед ней вздымались грандиозные развалины Колизея. Стоявшие в одной из арок, два молодых человека улыбнулись ей, и один из них бросил что-то к ее ногам. Джованна нагнулась и подняла белую розу.

В тот же вечер, спокойная и сосредоточенная, она звонила у дверей незнакомого здания. Напряженное беспокойство, в котором она жила все последнее время, уступило место решимости, которая изменила даже ее походку и жесты. На груди, возле сердца, была приколота роза, подаренная ей молодыми людьми.

- Это вы? - спросил ее Парпария, и Джованна почувствовала, что его удивление притворно.

Она могла бы поклясться, что биолог ждал ее посещения. Он пригласил ее в комнату, похожую на музей.

Вдоль стен на многочисленных полках стояли сосуды с разноцветными жидкостями, в которых хранились эмбрионы, странные препараты, похожие на цветы и срезы каких-то незнакомых ей органов. В комнате стоял полумрак, Джованне казалось, что при каждом ее движении странные предметы в стеклянных сосудах оживают. Некоторые из них, казалось, светились. Другие хранились за увеличительными стеклами и, проходя мимо них, она видела рисунки и детали, напоминающие образы галлюцинаций - удивительные лабиринты, словно вымышленные каким-то странным Миносом природы, ярко окрашенные серпентины и пещеры, в которые убегала неизвестность, впадая в агонию.

Некоторые препараты казались вырезанными из просвечивающих гемм, другие - из невиданных, непроницаемых для лучей материалов. Но ничто не было уродливым, все поражало какой-то странной, немного нереальной красотой. Из единственного окна комнаты был виден белый прозрачный Акрополь.