Арпад Балаж - Космический госпиталь (сборник)

— Конечно. Но малого спектра действия. К тому же они имели дело с неизвестным фактором, не говоря уж об отсутствии оборудования, которым располагаем мы.

Все это звучало утешительно. Но тревога Боулдена не прошла.

— Приподнимитесь и посмотрите сами, — сказал Кесслер, наклоняя окуляр так, что Боулден мог в него заглянуть. — Темные нити — это нервы. Видите, чем они окружены?

Доктор поправил наводку на фокус — и Боулден увидел, что каждая ниточка покрыта бесчисленными шариками, которые полностью изолировали ее от окружающей ткани. Так вот почему он ничего не чувствует! Сферические микроорганизмы действительно были похожи на пузырьки. Ему показалось, что самый нерв нисколько не поврежден.

Пока он смотрел, врач ввинтил еще один окуляр для себя и нажал кнопку сбоку. Из линзы, прижатой к руке, выскользнула почти невидимая игла и вонзилась в мышцу. Боулден увидел ее, когда она вошла в поле зрения микроскопа, но никакого укола он не ощутил. Игла медленно приблизилась к темной нити, однако не прикоснулась к ней.

Игла была полой внутри, и, когда Кесслер нажал еще на одну кнопку, она начала всасывать крохотные шарики через гибкий щупик, который двигался вдоль нерва. Когда небольшой участок очистился от микроорганизмов, щупик исчез в игле, а Боулден почувствовал легкую боль.

Кончив, Кесслер осторожно освободил руку Боулдена, откатил аппарат к стене, извлек из него небольшую капсулу и опустил ее в приемник на дверной панели. Затем он вернулся к постели и сел.

— Вы это и сделаете? — спросил Боулден. — Отсосете их?

— Нет. К сожалению, в человеческом теле слишком много нервов. Если бы у нас было десять аппаратов и достаточное число специалистов, мы смогли бы кое-как задержать их распространение в одной руке, но не больше, — он откинулся к стене вместе со стулом. — Я просто взял еще одну пробу. Мы проверяем, на что и как реагируют эти микроорганизмы.

— Еще одну пробу? Значит, вы их уже брали?

— Конечно. Мы на некоторое время усыпили вас, чтобы вы хорошенько отдохнули. — Стул опустился на все четыре ножки. — Не то у вас очень легкая форма, не то вы обладаете сильнейшим врожденным иммунитетом. С появления первых симптомов прошло уже трое суток, а болезнь все еще находится в начальной стадии. С первой экспедицией она покончила за два дня.

Боулден уставился в потолок. Рано или поздно они научатся ее лечить, только доживет ли он до этого?

— Я догадываюсь, о чем вы думаете, — сказал врач. — Но не забывайте, что мы пользуемся новейшим оборудованием. Мы поместили культуру в ультразвуковой акселератор и убыстряем жизненный цикл этих организмов в десять раз. К вечеру мы уже будем знать, какие наши анти- и необиотики им меньше всего по вкусу. Эти крошки — крепкий орешек, невероятно крепкий, но будьте спокойны: мы отыщем их уязвимое Место.

Доктор продолжал свои объяснения, а Боулден лежал, словно оцепенев, но мозг его лихорадочно работал.

Микроорганизмы в первую очередь поражали нервные окончания пальцев на руках и ногах. Врачебная бригада добралась до Ван-Даамаса, когда участники первой экспедиции не только умерли, но трупы их уже успели разложиться и микроорганизмы утратили активность. Тем не менее можно было с достаточной уверенностью сказать, что смерть наступила только после того, как роковые шарики достигли головного мозга. А раньше, пока микроорганизмы продвигались по нервным стволам, они не вызывали никаких необратимых изменений.

Это, во всяком случае, было приятно слышать: либо он выздоровеет, либо умрет, но участь беспомощного калеки ему не грозит. Еще одним козырем был ультразвуковой акселератор. Установив естественный резонанс этой одноклеточной твари, медики успеют вырастить и изучить в лаборатории десять поколений за то время, пока в его организме завершится жизненный цикл всего лишь одного. Если не считать участников разведывательной экспедиции, Боулден оказался первым землянином, заразившимся этой болезнью, так что врачи впервые наблюдали ее течение, но времени у него было больше, чем он думал.

— Вот так, — закончил Кесслер. — Ну, а теперь нам необходимо узнать, где вы побывали.

— Вертолет снабжен автоматическим бортовым журналом, — ответил Боулден. — Он фиксирует все приземления.

— Я знаю. Но координатная сетка еще недостаточно точна, и пройдет несколько лет, прежде чем мы сможем установить места ваших посадок с ошибкой, не превышающей несколько футов. — Врач развернул большую фотокарту с несколькими пометками, надел на Боулдена стереоскопические очки и дал ему карандаш. — Вы сумеете?

— Наверное.

Его пальцы почти не гнулись, и он ничего не ощущал, но прижать карандаш к карте он еще мог. Кесслер пододвинул карту поближе, и перед глазами Боулдена возникла знакомая местность. Некоторые подробности он различал даже лучше, чем в натуре, потому что на карте не было тумана. Когда он внес несколько поправок, Кесслер снял с него очки и убрал карту.

— Полеты туда нужно будет прекратить, пока мы не найдем надежного лечения. А вы не заметили там каких-нибудь особенностей?

— Это все горы.

— Следовательно, на равнине нам, пожалуй, опасаться нечего. А какие-нибудь животные там были?

— Близко ко мне ни одно не подходило. Разве что птицы…

— Переносчик, вероятнее всего, какое-нибудь насекомое. Ну, искать хозяина и переносчиков — это наше дело. А вам нужно беречь силы. Здесь вы в такой же безопасности, как и на Земле.

— Вот именно, — ответил Боулден. — А где моя зверушка?

Доктор засмеялся.

— Тут вы пожали лавры. Биологи точили зубы на это животное с тех самых пор, как мельком увидели их в туземном лагере.

— Пусть глядят на него, сколько им хочется, — заявил Боулден. — Но и только. Это личный подарок.

— А вы уверены?

— Так сказал абориген, который мне его дал.

Доктор вздохнул.

— Я им передам. Их это не обрадует, но мы должны считаться с обычаями аборигенов, если хотим наладить с ними сотрудничество.

Боулден улыбнулся. По крайней мере полгода его зверушке ничего не будет угрожать. Любопытство биологов можно понять, но на новой планете у них найдется много других способов его удовлетворить. А зверушка принадлежит ему. Странно, что за каких-то два дня он успел так привязаться к мохнатому зверьку. И ведь это редкость — человек сталкивался с подобными приятными сюрпризами, не чаще, чем на одной планете из пяти. Это бесполезное, абсолютно бесполезное существо обладало тем не менее одним неоспоримым достоинством: между ним и человеком сразу же возникала взаимная теплая симпатия. Да, в нем человек обретал друга.