Елизавета Абаринова-Кожухова - Оборотень

— Ну раз не знаешь — говори, как есть.

— Похвалялся изловить вашу светлость, снять шкуру и натянуть на винную бочку.

Князь нахмурился:

— Давно пора этому суеслову язычок подкоротить…

— Так за чем же дело стало? — обрадовался Альберт. — Только скажи, князь, и будет сделано!

— Не спеши, барон, всему свое время, — осадил ретивого подчиненного князь Григорий. — Вот с походом на Царь-Город поспешили, и что вышло? Сейчас у нас есть что поважнее. Главное, чтобы те трое свое дело сделали, и уж тогда пойдем дальше. Ну, у тебя все?

— Все, Ваша светлость, — поспешно ответствовал барон Альберт. — Хотя нет, еще тут к вам явился некто князь Длиннорукий и просит принять.

— Длиннорукий? — удивленно вскинул брови князь Григорий. — Откуда он взялся — его же засадили в темницу… Ладно, примем, раз просит. Где он?

— Да тут же, у вас в прихожей.

— Ну так зови.

Альберт выскочил из кабинета и сразу же возвратился вместе с небольшого роста плешивым толстеньким господином в ободранном кафтане — еще совсем недавно он был градоначальником столицы Кислоярского государства и весьма влиятельным лицом при дворе царя Дормидонта.

Увидав Длиннорукого, князь Григорий старательно изобразил на лице радостную улыбку и, выскочив из-за стола, заключил гостя в дружеские объятия. A потом, немного отстранившись, поинтересовался:

— Но как же это тебе, дружишше Длиннорукий, удалось сбежать из-под охраны?

— Да так вот и удалось, — ответил Длиннорукий. — A разве не твои люди устроили мне побег?

— Ваша Светлость таких указаний не давали, — вставил Альберт, но князь Григорий укоризненно глянул на барона, и тот испуганно замолк.

— Ну ладно, как бы там ни было, я рад тебя видеть и приветствовать у себя, — поспешно сказал радушный хозяин. — Хотя, по правде, князь, упреки у меня к тебе тоже немалые. Что тебе велено было? Подготавливать радостную встречу царь-городских людей к моему приходу. A ты уместо этого пошел плясать по царскому столу уприсядку!

— Да не виновен я! — стал оправдываться бывший градоначальник. — Все этот лекарь бусурманский, он меня какой-то гадостью обпоил!

— A ты бы не пил, — хладнокровно парировал князь Григорий. — Вечно все у вас, у людей, через пень-колоду!.. Ну ладно, хватит про старое, давай думать, что дальше делать.

— A что делать? — переспросил Длиннорукий. — Ты же, князь, не отказался от своих намерений?

— Я о том, что с тобою делать. Пристроил бы я тебя на конюшню навоз убирать…

— Согласен! — радостно выпалил Длиннорукий. Григорий поглядел на него с некоторым изумлением, но продолжал:

— Да там уже трудится один достойнейший лиходей и душегуб. Ну да ладно, погуляй пока, а потом дам я тебе одно заданьице по твоей части. Денька через три, коли все обойдется…

— Что обойдется? — переспросил Длиннорукий.

— A вот это уж не твоего ума дело, — угрюмо проворчал князь Григорий. Поедешь у Новую Ютландию, иначе — Мухоморье…

— Что, к самому королю Александру?

— Да на что мне Александр — у него одни пустяки на уме. Нет, поедешь к его сродственнику. Как его, Виктору, и… Нет, это долгий разговор. Ты, князь, видать, притомился с дороги, отдохни покуда. A ты, барон, укажь ему горницу посветлее.

— Слушаюсь! — вскочил Альберт.

Когда барон Альберт и князь Длиннорукий покинули кабинет, Григорий встал из-за стола, подошел к окну и, вперив бездумный взор светлых глаз в хозяйственные постройки и маячившие за ними высокие серые башни своего кремля, пробормотал:

— Не к добру все, не к добру… Ни на кого нельзя положиться, ни на кого. Эти бы три дня перебиться, а уж тогда и развернемся на всю мерку.

Не то чтобы Василий Дубов не любил лошадей. Отнюдь. Красивые, сильные животные. Вот только о неудобствах верховой езды он узнал лишь теперь и в полной мере. Увы, много в нашей жизни есть такого, что лучше наблюдать со стороны. Потому как, попробовав, можно сильно разочароваться. Вот в таком настроении и пребывал Василий. Да еще и дождь! Да еще и Кузька, устроившись в дорожной сумке, притороченной к седлу, докучал неприятными расспросами:

— Боярин Василий, а пошто ты сбрую на лошадь одевать не умеешь?

— А в Царь-Городе за меня это слуги делали, — нехотя поддерживал разговор Дубов. Ему казалось, что от мерной тряски у него уже все внутренности спутались в клубок, как недоваренные макароны, и даже доктор Серапионыч, делая его вскрытие, не сможет их распутать. А Кузьке, видать, очень хотелось поговорить, и он продолжал цепляться к своему спутнику:

— Вот слушаю я тебя, Василий Николаич, говорю с тобой, а все чую — что-то тут не так.

— Так, не так — какая разница. Лучше бы дождь кончился. И вообще, скоро ли приедем?

Но Кузька, пропустив вопрос мимо ушей, продолжал рассуждать:

— А коли ты боярин, да еще от самого царя Дормидонта, так пошто не остановился у короля в замке, а трясешься тут по этим ухабам? И ежели ты боярин, то какие у тебя могут быть делишки с колдуном, с Чумичкой? И потом, настоящие бояре путешествуют со всею челядью, а ты — с этим пареньком, да и того в замке оставил. Да еще с домовым, со мною то бишь. Так что никакой ты Василий, не боярин!

— Да, Кузька, в логике тебе не откажешь, — усмехнулся Дубов.

— А ты не увиливай, не увиливай! — вылез из сумки Кузька и ловко, будто кот, перебрался на лошадиную холку, где и устроился напротив Василия. — А вдруг ты служишь этому вурдалаку, князю Григорию? Тады что? — с чувством вопрошал он, размахивая маленькими ручками. И сам же отвечал: — Тады я тебе не помощник!

Весь этот допрос начал забавлять Дубова, и он со смехом отвечал:

— Да нет, скорее наоборот.

— Что значит наоборот? — надулся Кузька.

— А разве Чумичка тебе не сказал, куда и зачем мы едем? — уже серьезно осведомился Василий.

— Нет, он сказал только, чтоб я тебя слушался и помогал.

— Ну хорошо, а Чумичке ты доверяешь?

— А то как же! — взмахнул ручками Кузька. — Он мне, можно сказать, заместо отца родного будет. Подобрал на дороге, горемыку бездомного, отогрел, и даже кой-чему из своего ремесла обучил.

— Ну вот, — кивнул Дубов. — А разве Чумичка послал бы тебя на негодное дело?

Кузька поскреб в затылке:

— Да, пожалуй, — но сдаваться он еще явно не собирался. — Все так, да только вот кто ты таков — все никак в толк не возьму. И говоришь шибко мудрено, и мальчонка твой, вроде как слуга, а говорит еще того мудренее. Ни царь-городские, ни белопущенские так не говорят. Так что, как я разумею, откуда-то вы издалека прибыли.

— Можно сказать, что издалека, — неспеша отвечал Дубов, как бы прикидывая, говорить ли всю правду, и если говорить, то как ее тогда подавать. — Хотя вообще-то мы живем в Кислоярске. Так у нас называется Царь-Город.