Роберт Сойер - Придите, верные...

Конечно, созвездие Девы не имеет отношения к Богоматери; оно известно ещё с античных времён. Вероятнее всего оно олицетворяет ассирийскую богиню плодородия Иштар или греческую деву урожая Персефону.

Я обнаружил, что улыбаюсь. На самом-то деле оно не олицетворяет вообще ничего. Это просто случайный набор звёзд. Увидеть в нём деву — такая же дурь, как увидеть руины древнего марсианского города в окружающих меня скалах. Но я знал… нет, не небеса, а ночное небо… как собственную ладонь. Однажды увидев узор, почти невозможно заставить себя не видеть его.

И, скажем, вот он, Лебедь, и — кто бы мог подумать! — Фобос, и да, если прищуриться, то можно увидеть и Деймос прямо под ним.

Но нет. Разумеется, Святая Дева не могла явиться Юргену Эмату. Крестьянским детям — да; бедным и больным — да. Но телепроповеднику? Богатой звезде телеэкрана? Нет, это просто смешно.

Этого не было в послании кардинала Пиранделло, но я был знаком с ватиканской политикой достаточно, чтобы понять, что происходит. Как он сказал, Юрген Эмат учился в семинарии вместе с Викторио Лаззари — человеком, сейчас больше известным под именем Льва XIV. Хотя оба были католиками, в конечном итоге они избрали очень разные пути — и они были кем угодно, но только не друзьями.

Я встречался с понтификом лишь однажды, и уже на закате его жизни. Было практически невозможно вообразить спокойного, умудрённого жизнью епископа Рима молодым человеком. Но Юрген знал его таковым — а знать человека в молодости означает знать его до того, как он укроется за маской обмана. Юрген Эмат, вероятно, считал Викторио Лаззари недостойным Святого Престола. И теперь этим глупым заявлением о марсианском видении Девы Марии он решил разрушить торжественность момента в то время как Лев готовится к своему визиту в Фатиму.

Марс. Мария. Забавно, я никогда не замечал похожести этих двух слов. Единственная разница…

Господи…

Единственная разница — в строчной букве t — крестообразной — в середине слова, обозначающего Марс[3].

Нет. Нет. Я покачал головой внутри шлема. Смешно. Бредовая идея. О чём я вообще думал? Ах, да: Эмат пытается подкопаться под папу. К тому времени, как я вернусь на равнину Утопия, будет поздний вечер субботы. Я ещё не думал над проповедью, но, вероятно, это могло бы стать её темой. В делах веры, согласно определению, Святой Отец непогрешим, и те, кто считает себя католиком — даже знаменитости вроде Юргена Эмата — должны это признать либо покинуть веру.

Это мало что будет значить для… да, я думал о них как о моей конгрегации, даже иногда как о моей пастве… но, конечно же, группа, едва заполнявшая половину церковных скамей собора Святой Терезы каждое воскресное утро не была ни тем, ни другим. Просто скучающие, одинокие, те, кто не нашёл себе другого занятия. Ну да ладно. По крайней мере, я не буду их агитировать за принятие веры…

Я оглядел пустынный ландшафт и сделал глоток холодной воды из трубки внутри шлема. Ветер жалобно завывал, ослабленный и едва слышный внутри скафандра.

Конечно, я знал, что я несправедливо циничен. Я в самом деле всем сердцем верил в явление Богородицы в Фатиме. Я знал — знал так же, как знаю собственную душу! — что в прошлом она являла себя верным, и…

И я был одним из верных. Да, несчастью предшествует гордыня, а падению — высокомерие[4], но моя вера крепче, чем вера Юргена Эмата. Это правда, что Базз Олдрин принял святой причастие сразу после посадки на Луну, но я принёс учение Иисуса дальше, чем кто бы ни было — сюда, в место первого шага человечества к звёздам…

Так где же ты, Мария? Если ты здесь — если ты с нами здесь, на Марсе, то яви себя! Моё сердце чисто, и я буду бесконечно рад видеть тебя.

Явись, мать Иисуса! Явись, Святая Дева. Явись!

В голосе Элизабет Чен слышались те же самые насмешливые нотки, что и раньше.

— Хорошо прогулялись, отче?

Я кивнул.

— Что-нибудь видели?

Я протянул ей свой шлем.

— Марс — интересное место, — сказал я. — Всегда есть, на что посмотреть.

Она улыбнулась самодовольной ухмылкой.

— Не волнуйтесь, отче, — сказала она, пряча шлем в шкаф для скафандра. — Мы доставим вас в Брэдбери задолго до воскресного утра.

Я сидел в своём кабинете, за своим столом, одетый в сутану и пасторский воротник, лицом к объективу камеры. Я сделал глубокий вдох, перекрестился и велел камере начать запись.

— Кардинал Пиранделло, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, — по вашей просьбе я посетил Кидонию. Пески Марса ползли вокруг меня, движимые невидимой рукой слабого ветра. Я смотрел и смотрел, и снова смотрел. И потом, святейший кардинал, это случилось.

Я снова сделал глубокий вдох.

— Я увидел её, ваше преосвященство. Я увидел Святую Деву. Она появилась в воздухе передо мной, примерно в метре над землёй. И она была окружена светом разных цветов, словно радуга согнулась так, чтобы охватить контуры её священной формы. И она обратилась ко мне, и я одновременно слышал три её речи, но каждая из них отчётлива и совершенно понятна: одна на арамейском, языке, на котором Дева говорила при жизни; вторая — на латыни, языке Церкви; и третья — на прекрасном, изысканном английском. Её голос был словно песня, словно жидкое золото, словно чистейшая любовь, и она сказала мне…

Просто послать сообщение кардиналу Пиранделло было недостаточно. Оно могло очень удачно затеряться. Даже после реформ Третьего Ватиканского Церковь Рима оставалась бюрократией и по-прежнему защищала себя.

Я сам отнёс карту памяти в Центр Коммуникаций и отдал её Лони Синклер, женщине, которая приносила мне послание Пиранделло.

— Как вы хотите это отослать, отче?

— Это довольно важно, — сказал я. — Какие у вас есть варианты?

— Ну, я могу послать его сейчас, хотя за срочность мне придётся выставить счёт этому…э-э…

— Приходу, дитя моё.

Она кивнула, затем взглянула на карту.

— Вы хотите отослать его по обоим этим адресам? В Ватикан и «Си-эн-эн»?

— Да.

Она указала на светящийся глобус Земли, наполовину утопленный в стену.

— Штаб-квартира «Си-эн-эн» в Атланте. Я могу послать сообщение в Ватикан прямо сейчас, но Соединённые Штаты пока на дальней от нас стороне Земли. Туда я смогу посылать сообщения лишь через несколько часов.

Ну конечно.

— Нет, — сказал я. — Нет, тогда подождите. Ведь бывает такое, что США и Италия видны с Марса одновременно?