Марти Бурнов - Достигая Прозрения

Он был готов умереть как воин – от ран, но отказывался безропотно сдаться болотными отродьями. Быть сожранным, словно какая-нибудь безмозглая тварь.

Рафхат проверил состояние оружия и сделал несколько шагов прочь от вопящего поблизости животного.

Нет! Он пришел сюда покорить эту планету. И не важно, было ли это ошибкой, без боя он не сдастся. Он чувствовал, как с каждым шагом на его ногах появляются все новые и новые трещины. Казалось, кожа уже слезает с него лохмотьями. А может, она давно уже слезла, может, это собственное тело он срезал ножом, а не остатки гидрокостюма. Боль затуманила разум. Талрак уже не понимал, где реальность, где воспоминания, а где бред. Он упал, и сил подняться не было. Лишь ритмичные всплески под ногами охотника доходили до его сознания, не подвергаясь сомнениям. Опасность совсем близко!

Но даже теперь он не был готов сдаться. Рафхат не мог идти, но руки еще сжимали оружие. Он рухнул в слизистую жижу, пытаясь погрузиться в нее целиком. Болото радостно приняло его, засасывая все глубже и глубже. Это было отвратительно, но, как ни странно, стало чуть легче. Он словно онемел изнутри, а прохладная вода унимала боль ран, смывая разъедающие соки его тела.

От него остался лишь разум и зрение. Он видел цель – одинокий ронг беззаботно шлепал по болоту, вытянув все щупальца в сторону его укрытия.

"Успеть бы… успеть убить его, прежде чем болото затянет меня с головой. Прихватить с собой еще одного урода…"

Ронг чувствовал: враг совсем рядом. Первым делом, Люм осмотрел все возвышенности и приподнятые над болотом корни растений, ведь талраки всегда старались держаться подальше от воды. Запах стал таким сильным, что казалось, стоит протянуть руку, и можно хватать ненавистного талрака.

Ничего. Врага по-прежнему не было видно. Даже тощему талраку не укрыться за тонкими, просвечивающими ажурным узором папоротниками и паутиной лиан.

Люм занервничал. От этих талраков никогда не знаешь, чего ждать. А вдруг они придумали костюмы, делающие их невидимыми? Паника потихоньку захватывала сознание ронга. Он замер, оглядываясь по сторонам. Его взгляд, словно луч, шарил вокруг. Это натолкнуло его на мысль – заменить взгляд выстрелом плазмолуча. Это сразит талрака, даже если он невидим!

Он поставил регулятор на минимальную мощность. В этот миг вода вскипела у него под ногами. Люм упал на бок. Он пытался откатиться подальше. Все его глаза погрузились в воду. Мутная пелена застилала зрение. Тело стало ватным. Пелена вдруг сгустилась, превратившись в беспросветный белесый туман.

Люм попытался вырваться, но вместо этого растворился в вязкой белизне, неожиданно заполнившей собой мир.

Рафхат выстрелил и промахнулся. Когда ронг отпрыгнул, талрак боялся только одного – что утонет до того, как сумеет выстрелить снова.

Внезапно тело ронга объяло белоснежным светом и подняло в воздух.

"Это невозможно! Я умер!" – успел подумать Рафхат, прежде чем мягкий белый туман окутал его тело и сознание.

2. Аркадий Петрович и Иван Никифорович.

Аркадий Петрович Дубинин неторопливо шагал по мостовой. Редкие прохожие не обращали на него внимания, впрочем, как и он на них. С досадой провожал он взглядом пролетки, что изредка проносились мимо. Но ничего не поделаешь, такова участь студента, транспорт представлялся ему непозволительной роскошью.

Путь от университета до дома профессора Ивана Никифоровича Остальского, его друга и наставника, к тому же сдававшего ему недорого комнату, предстоял неблизкий. И если по утрам эта полуторачасовая прогулка бодрила и, словно модная нынче гимнастика, придавала сил, то вечером, после занятий – превращалась в сущие мучения. Особенно в такой жаркий майский день, что стоял сегодня. К вечеру мостовая разогрелась и отдавала жар, впитанный за день от палящего солнца. Ноги распухали от жары и даже изрядно разношенные ботинки казались неимоверно тесными. Слабый ветерок хоть и обдавал порой свежестью, но также и поднимал облачка пыли, от чего Аркадий Петрович периодически чихал.

Единственное, что не давало ему окончательно пасть духом во время этих изнурительных походов – завсегда радушный прием, который ожидал его дома со стороны Ивана Никифоровича.

Этот общительный и доброжелательный человек проявлял заботу об Аркаше, как он с добротою его называл, словно о своем сыне. Дома Аркадия уже наверняка ждал холодный чай и разнообразная закуска, а после, за увлекатальнейшей научной беседой – и напитки покрепче.

Большая часть суммы, что выручал Иван Никифорович за аренду комнаты, и уходила на еду и напитки, коими он щедро потчевал Аркашу. Но тот предпочитал об этом не задумываться, хотя порой ему и становилось стыдно оттого, что он причинял столько хлопот этому замечательному человеку. Но что поделать, как еще выжить в этом безумном мире, не забросив при этом учебу, Дубинин не представлял, и, будучи человеком учтивым, не переставал благодарить Ивана Никифоровича мысленно и вслух.

Лишь тяга к техническим наукам не позволила Аркадию поступить в консерваторию. Обладая отменным слухом, он превосходно музицировал, чем радовал Ивана Никифоровича вечерами. Благодарный слушатель любил развалиться на диване и выкурить пару-тройку сигарет, слушая Аркашины фортепианные экзерсисы. Затем, как правило, к Ивану Никифоровичу приходило вдохновение, и тогда Аркадий сам становился благодарным слушателем, а порой и конспектировал научные выкладки этого гениальнейшего человека.

Удивительная теория пространственных волн – вот то, что занимало пытливый ум этого ученого вот уже многие годы. Посчитав ее ересью и полным бредом, научный совет исключил Ивана Никифоровича из университета, и, признав его полоумным, лишил права посещать факультет прикладной механики и физики. С тех пор профессор продолжал свои исследования дома, благо, немалые средства, доставшиеся ему по наследству, позволяли ни о чем более не заботиться.

Поначалу Аркадий помогал ему в качестве лаборанта, но потом так увлекся этой теорией, что порывался даже забросить учебу, дабы оставалось больше времени на исследования Ивана Никифоровича. Но тот отговорил его, убедив, что образование получить все же необходимо.

Так, размышляя ни о чем и обо всем понемногу, Аркадий Петрович, уже почти добрался до дома Ивана Никифоровича, когда остановился, заслышав характерное урчание.

Нет, урчало не в животе у него (хотя там тоже урчало), это по Вяземской улице, пока еще скрытый за деревьями, приближался самоходный экипаж.

Аркадий остановился, выбирая позицию, чтобы удобно было разглядывать его.