Далия Трускиновская - Деревянная грамота

- А это что за диковина?

- А на мертвом теле найдена, за пазухой.

Деревнин повертел книжицу, попытался одолеть хоть строку - и не смог. Странная грамота пошла по рукам, приказные вертели ее так и сяк, толку же не было никакого.

- Может, письмо затейного склада? - предположил самый юный из подьячих Земского приказа, Аникей Давыдов.

О том, что государь Алексей Михайлович в последнее время сильно увлекался такими делами, подьячие слыхивали, а те, что постарше, могли бы рассказать, что закрытым письмом писались донесения еще покойному государю Михаилу Федоровичу. Сама мысль, что кто-то на Москве такими вещами балуется, была малоприятна...

Деревнин забрал деревянную грамоту, в последний раз попытался одолеть хоть слово - да и махнул рукой.

- Коли закрытое письмо - то какого же черта на дереве писано? спросил сам себя. - Ничего попроще не нашлось? Бумага, что ли, вздорожала?

- А книжица-то старая, - заметил Колесников. - Совсем ветхая.

- Что же с ней парнишка-то делал? Кому нес? - разумно спросил самый старый и дородный из подьячих Земского приказа, осанистее и бородатее иного боярина, Семен Алексеевич Протасьев.

Ответом было всеобщее хмыканье и пожимание плеч.

- А может - у кого унес? - иначе повернул дело Колесников. - У кого на Москве такие книжицы водиться могут?

- А ведь придется разбираться... - продолжал Протасьев. - Ты, Степа, чай, когда книжицу отыскал, ее не припрятал сразу же, а народишку дал разглядеть. То-то теперь на торгу галдят про замерзшего парнишечку и деревянную грамоту! Вперед, пожалуй, будь поумнее...

- Этого учить - что в ступе воду толочь, - памятуя о прошлых подвигах своего подначального, буркнул Деревнин. - Ладно, братцы, видно, такова моя горькая долюшка. Коли подумать, то книжица это опасная. Кому на ум придет по дереву закрытым письмом писать? Богоотступникам разве...

- Полагаешь в Чудов монастырь снести, пусть святые отцы разберутся? спросил Колесников. - Ну и пропадет там деревянная грамота! Не вернут святые отцы - и не глядя скажут, что книжица еретическая! И шуму раздуют мы, мол, самому черту соли на хвост насыпать горазды! Им же перед патриархом выслужиться охота. А для него твоя, Гаврила Михайлович, грамота - подарок! Тут-то он и возопит, что совсем народишко обезумел, по дощечкам Богу молится, последнее время богослужебные книги исправлять да новые заводить!

Стенька слушал рассуждения затаившись и вытянув шею, чтобы ни единого словечка не пропало. Васька же Похлебкин даже не слушал, а мрачно смотрел в пол, потому что - как ни рассуждай подьячие, а тело-то у него, у Васьки, в санях найдено, ему и отвечать...

Деревнин хмыкнул, насупился, поглядел на разложенные дощечки, а когда поднял глаза, так уж вышло, поймал Стенькин взгляд. Взгляд молил: ну, сделай же, батюшка Гаврила Михайлович, хоть что-нибудь! ..

- Собирайся, пойдем! - вдруг решил Деревнин. - Есть на Москве один человечек, который в этой деревянной грамоте, может, и разберется. Я даже не удивлюсь, коли у него ее и стянули...

- А кто таков? - спросил Емельян Колесников.

- А справщик Арсений Грек, что в печатне на Никольской обретается.

- Еретик! - грозно возгласил подьячий Протасьев. - За что его на Соловки сослали, а? То-то - за ересь!

- И верно, Гаврила Михайлович, - поддержал товарища Колесников. Человек он подозрительный, у латинских попов учился и в латинской вере был, потом к туркам подался и турецкую веру принял, это на Москве всем ведомо! Мало ли греческой шелупони за патриархом иерусалимским в Москву притащилось! Хорошо хоть, не все осели, иные и прочь убрались!

- А потом что было-то? - спросил Деревнин. - Арсений сюда уж лет десять как перебрался. Ну, побывал он в Соловках - да сам же владыка Никон его оттуда и изъял! Справщиком не каких-либо, а богослужебных книг поставил! Он, Арсений, много повидал, уж ежели он не растолкует, что это за грамота, - то и никто на Москве не растолкует.

Стенька уже был в тулупе и держал наготове деревнинскую шубу с преогромным бобровым воротником. Подьячий, не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, сунул руки в рукава и, провожаемый неодобрительными вздохами, покашливаниями и покрякиваниями, пошел к дверям, Стенька, сунув за пазуху деревянную грамоту, поспешил следом.

- А я как же? - спросил Похлебкин.

- Сиди в углу да жди.

- Постой, Гаврила Михайлович! - вспомнил вдруг Колесников. - Третьего дня ты писцам сказки перебелять давал?

- Давал, а что такое?

- Вот, взгляни...

Чтобы не париться, Стенька вышел на крыльцо. У Земского приказа, как всегда, толпился народ. Очередь бурлила, переругивалась, мужики пихались и кто-то, шлепнувшись на гузно, поехал сидя по накатанной ледяной дорожке. Стенька спустился, обошел дорожку и встал в сторонке, ожидая Деревнина.

Рядом оказался высокий, статный мужик средних лет, в остроконечном меховом колпаке, надвинутом чуть ли не ниже бровей.

- Надо бы песку принести, посыпать, - сказал он. - Еще, чего доброго, кто шею сломает.

- Вот бы и принес, - буркнул Стенька, сгорая от нетерпения. Деревнин, разбирая огрехи писцов, мог застрять надолго.

- А и принес бы, я знаю, где песка взять, - добродушно отвечал мужик. Тяжко вам, приказным, приходится. И так за день набегаешься, а тут еще под самым крыльцом такой подарок!

Мужик оказался понимающий!

- Уж точно, - довольный, что собеседник поможет скоротать время, отвечал Стенька.

- И намерзнешься, - добавил мужик.

Где-то Стенька его видел...

Человек, целыми днями расхаживающий по Красной площади, видит столько всяких рож, что куда их всех упомнить! Стенька, судя по благорасположенности мужика, решил, что когда-то оказал тому незначительную услугу - может, воришку отогнал, может, разнял закипевшую было ни с того, ни с сего, как это часто случается на торгу, свару.

- Всяко бывает, - копаясь в памяти, отвечал земский ярыжка. - Вот, подьячего своего жду, так одно спасенье - тулуп.

- Да, тулуп у тебя знатный, - похвалил мужик. - А что, не ты ли сегодня на торгу диковину нашел?

- Какую диковину?

- Сказывали, парнишка мертвый, а при нем - деревянная книжица.

- Был такой парнишка. Царствие ему небесное...

- Грешен, люблю диковинки, - признался мужик. - Я-то грамоте учен, коли какая книга полюбится - сам себе и перепишу. А что в той книжице-то было?

- А шут ее знает! - честно отвечал Стенька. - Ни буковки не разобрать.

- Я-то разобрал бы, - похвалился мужик. - А коли что путное - я бы и алтын заплатил, чтобы мне переписать дали.

- Так говорю же - не по-нашему писана!

- Так то и дорого! Может, лексикон какой?

- Что?! .

- Лексикон, сиречь словник. Когда справа - по-нашему, а слева скажем, по-гречески или по-латински писано. Против нашего слова иноземное, так и учишь. Или, может, космография? Там вообще такие знаки, что не всякий поймет.