Боб Шоу - Путешествие в эпицентр

Последние сомнения рассеялись. Математические расчеты были закончены, и Хачмен только сейчас осознал, что не желает иметь со своим творением ничего общего.

Мысли путались, перебивая друг друга... «Шесть дюжин стрел со ста ярдов – общий счет 402... Нейтронный резонатор является абсолютным средством обороны... Это твой самый высокий счет для ста ярдов... Но в ядерной войне абсолютное средство обороны может стать абсолютным оружием... Продолжай в том же духе и ты доберешься до тысячи... Если я хотя бы заикнусь об этом в министерстве обороны, никто никогда меня больше не увидит, меня поместят в одно из тех тайных заведений в самой глубине страны... Ты уже давно мечтал о таком результате, четыре года или даже больше... А Викки? Что будет с ней? Она же с ума сойдет. И Дэвид?.. Теперь надо взять колчан, перейти на отметку восемьдесят ярдов, сохраняя полное спокойствие, и... В конце концов, существует баланс в ядерном вооружении. Кто имеет право нарушать его? Может, войны не будет? Сколько лет прошло после второй мировой войны, и ничего. От напалма японцев погибло не меньше, чем в Хиросиме и Нагасаки... Надо перевести прицел на восемьдесят ярдов, взять стрелу, левый локоть в сторону, легко натянуть тетиву, коснуться ее губами, прицел на желтый круг, держать, держать...»

– Ты почему не на paботe, Лукас? – голос Викки раздался совсем рядом.

Хачмен проводил взглядом уходящую в сторону стрелу. Стрела воткнулась в мишень почти у самого края.

– Я не слышал, как ты подошла, – как можно спокойнее произнес он, оборачиваясь к жене, и, взглянув на нее, сразу понял, что она напугала его нарочно. Светло-карие глаза мгновенно ответили на его взгляд. Враждебно. «О господи!..»

– Зачем ты подкрадывалась? Ты испортила мне выстрел.

Она пожала плечами, при этом ясно, как на картинах да Винчи, проступили под золотистой кожей широкие ключицы.

– Ты можешь играть в лучника хоть целый вечер.

– Сколько раз тебе говорить, это не игра.

Старый трюк... Хачмен одернул себя и продолжал уже спокойнее:

– Чего ты хочешь, Викки?

– Я хочу знать, почему ты не на работе вторую половину дня?

– Викки скользнула критическим взглядом по своим загорелым рукам. Летний загар уже начал сходить, но и сейчас еще был темнее, чем янтарного цвета платье с короткими рукавами. В лице – скрытая тревога, которую иногда можно заметить у красивых женщин при виде своего отражения в зеркале. – Я полагаю, мне можно это знать?

– Не хотелось работать. А что? – И тут же в голове пронеслось: «Я могу заставить нейтроны танцевать под новую музыку...»

– Такой ответ тебя устраивает?

– Очень мило, – словно дым, пролетевший на фоне солнца, на гладком лице Викки мелькнуло неодобрение. – Хотела бы я, чтобы можно было бросать работу, когда захочется!

– По-моему, ты в лучшем положении: ты даже не начинаешь работать, пока не захочется.

– Хм! Ты ел?

– Я не голоден. Если ты не возражаешь, я закончу стрельбу. Хачмену отчаянно хотелось, чтобы Викки оставила его в покое.

Несмотря на пущенную мимо стрелу, он еще мог набрать за тысячу очков, если только отключиться от всего мира и к каждой стреле относиться так, словно она последняя. Воздух стоял неподвижно, солнце ровно освещало раскрашенную кругами мишень. Хачмен чувствовал, что следующая стрела попадет точно в центр. Если только его оставят в покое...

– Ну-ну. Опять в транс впадаешь? С кем это, интересно, ты себя воображаешь? С Тришей Гарланд?

– Триша Гарланд? – Красная змейка раздражения уже разворачивала свои кольца в его мозгу – Черт! Это еще кто такая?

– Как будто ты не знаешь!

– Не имею чести знать эту даму...

– Даму! Надо же такое сказать!.. Назвать дамой эту... Эту постельную грелку, которая ни одной ноты спеть правильно не может, а уж настоящую даму не узнает, даже если ее перед собой увидит.

Хачмен замер с полураскрытым ртом: жена явно имела в виду вчерашнюю телевизионную певичку. Затем его на мгновение захлестнула ярость. «Ненормальная, – мысленно произнес он. – Ты настолько ненормальна, что даже стоять рядом с тобой...»

– Последнее, чего бы я хотел, – сказал он вслух, изо всех сил сохраняя спокойствие, – это чтобы кто-нибудь пел, пока я стреляю.

– Ага, значит, ты знаешь, о ком я говорю! – восторжествовала

Викки. – Почему ты тогда делал вид, что ее не знаешь?

– Викки! – Хачмен повернулся к ней спиной. – Будь добра, прикрой, пожалуйста, крышкой эту помойку, которую ты называешь своей головой, и выпусти пар где-нибудь в другом месте, пока я...

Он взял стрелу, натянул тетиву и прицелился. Дрожащие в нагретом воздухе концентрические круги казались теперь очень далеко. Он выстрелил, и еще до того, как лук зазвенел недовольно и негармонично, понял, что дернул тетиву слишком резко вместо того, чтобы плавно ее отпустить. Стрела прошла высоко и пролетела над мишенью. Хачмен выругался, но это не помогло разрядить напряжение, и он стал снимать снаряжение, нервно выдергивая ремешки застежек.

– Извини, дорогой, – Викки произнесла это извиняющимся тоном, как маленький ребенок, подошла со спины и обняла его. – Я не виновата, что так тебя ревную.

– Ревнуешь! – Хачмен истерически хохотнул, чувствуя, что на самом деле близок к слезам. – Если бы ты застала меня целующим другую женщину и тебе это не понравилось, тогда это называлось бы ревностью. А то, что ты выдумываешь про людей, которых показывают по ящику, мучаешь себя и вымещаешь это на мне – это... это черт знает что!

– Я тебя так люблю, что не хочу, чтобы ты даже замечал других женщин. – Рука Викки скользнула от пояса ниже, и в то же мгновение Хачмен почувствовал, как она прижалась грудями к его пояснице и ткнулась головой ему между лопатками. – Дэвид еще не пришел из школы...

«Я буду последним дураком, если поддамся так быстро...» – сказал себе Хачмен, но уже не мог прогнать мысль о доме, где никого нет – редкий случай – и где можно, не таясь, не сдерживаясь, заняться любовью, что, собственно, Викки и предлагала. Она так любит его, что не хочет, чтобы он даже замечал других женщин – в таком свете ее слова и поступки выглядят почти логично. Викки настойчиво прижималась упругим животом к его ягодицам, и он уже готов был поверить, что сам во всем виноват, потому что вызывает в ней эту неукротимую страсть. Хачмен повернулся и позволил себя поцеловать, рассчитывая обмануть ее, отдать тело и сохранить за собой разум, но по дороге к дому понял, что его снова переиграли. После восьми лет супружеской жизни ее притягательность настолько возросла, что он даже не мог представить себя в постели с другой женщиной.

– Из-за своей врожденной моногамности я постоянно попадаю в невыгодное положение, – пробормотал он, складывая лук и колчан снаружи у двери. – Меня бессовестно используют.