Евгений Лукин - Разрешите доложить!

– А ты кто? – пораженно спрашивает гномик.

Поглядел на него Пиньков: вроде малый неплохой, забитый вот только, запуганный…

– Зови Лешей…

И пока до ямы шли, товарищ старший лейтенант, гномик ему такого понарассказывал!.. Короче, эти две расы (в смысле – гномики и пупырчатые) живут в овраге издавна. И каждая имеет свои национальные традиции… Так вот пупырчатые в последнее время обнаглели вконец! Нарыли, понимаете, нор под деревьями, живут в них целыми сворами, а деревья от этого сохнут, пропадают. А крайними опять выходят гномики: дескать, не поливали. А попробуй полей: не дай Бог нору зальешь кому-нибудь – пополам ведь перекусит!..

Гномикам, товарищ старший лейтенант, вообще житья не стало. Придешь за банкой, за своей, за положенной – так он еще и не дает, куражится – скучно ему!.. Обойди, рычит, вокруг дерева на руках – тогда посмотрим. Обойдешь, а он все равно не дает, придирается: не с той, мол, руки пошел…

Никак нет, товарищ старший лейтенант, человеческой речью пупырчатые не владеют. Рычат, рявкают по-всякому… Как их гномики понимают? А куда денешься, товарищ старший лейтенант! Приходится…

Вот и Пиньков тоже возмутился, не выдержал:

– А куда ж колдун смотрит?

И тут выясняется интереснейшая деталь: оказывается, колдун уже года три, как в овраге не показывался. Раньше-то при нем пупырчатые какие были? Ребра одни с позвоночником!.. Нет, воровать они, конечно, и тогда воровали, но хотя бы жрать боялись наворованное! Чуть поправишься – улика налицо…

– Что же все-таки с колдуном-то, а? – размышляет вслух рядовой Пиньков.

– Я так думаю, – говорит гномик, и в глазах у него начинает светиться огромное уважение, – что у колдуна сейчас какие-то серьезные дела. Такие серьезные, что нам и не снились. А вот закончит он их, поглядит, что в овраге делается, и строго пупырчатых накажет.

«Хорошо, если так, – думает Пиньков. – Хуже, если помер».

Добрались до ямы. Яма как яма, на четверых гномиков рассчитанная, живут шестеро. Остальные пятеро, правда, временно отсутствуют – на работах где-то, а у этого, что с Пиньковым (его, кстати, Голиафом зовут), у него вроде как отгул.

Да нет, товарищ старший лейтенант, нормальный гномик – ростом чуть выше автомата. А Голиафом его зовут не потому что здоровый, а потому что в лоб то и дело получает…

Спустились они в яму, банку в уголке прикопали, сидят, беседуют.

– Так, значит, говоришь, года три уже? – хмурится Пиньков.

– Или четыре, – неуверенно отвечает гномик. – Да вот сразу после проверки…

– А! – говорит Пиньков, оживившись. – Так, значит, была все-таки проверка?

– Была, – подтверждает гномик. – Сам-то я, правда, не видел, но говорят, была.

Любопытство разобрало Пинькова.

– Слушай, а как проверяющий выглядел?

– Проверяющий?.. – с тихой улыбкой восторга говорит гномик. – Высокий, выше колдуна… В одеждах защитного цвета… Пуговицы – сияют, бляха – солнышком. А уж сапоги у него!..

Тут смотрит гномик на Пинькова, умолкает и, затрепетав, начинает подниматься в стойку «смирно».

– Да сиди ты! – с досадой говорит Пиньков. – Тоже мне проверка! Никакая это была не проверка. Я это был…

Сел гномик, дыхнуть не смеет и держит равнение на Пинькова.

– Сказано тебе: вольно… – сердито говорит Пиньков. – А про автомат про мой ты нигде ничего не слышал?

Не знает гномик, что такое автомат. Пришлось объяснить.

– Нет, – отвечает, подумав. – Про реликвию слышал, а вот про автомат – ни разу…

Насторожился Пиньков.

– А что за реликвия?

А реликвия, товарищ старший лейтенант, следующая. Во-первых, черт его знает, что это такое. Во-вторых, слышно о ней стало года три-четыре назад, то есть по времени вполне совпадает. В-третьих, известно, что стоит она в некой пещере, а пещера эта находится аж в низовом овражье за ободранной пустошью. И многие в эту реликвию верят.

– А как она хоть выглядит? – допытывается Пиньков. – Ствол есть? Затвор есть?

– Может, и есть… – вздыхает гномик. – Одним бы глазком на нее взглянуть…

Задумался Пиньков.

– А как считаешь, – спрашивает, – знает колдун, где сейчас мой автомат?

Гномик даже встал от почтительности.

– Колдун знает всё, – объявляет торжественно.

– Знает он там с редькой десять! – недовольно говорит Пиньков. – Что ж ты думаешь, я с ним не беседовал?

Гномик брык – и в обморок. Не привык он такие вещи про колдуна слышать. Минут восемь его Пиньков в сознание приводил. Хлипкий народец, товарищ старший лейтенант, нестроевой…

Оживил его Пиньков, поднял, к стеночке прислонил.

– А далеко отсюда этот ваш колдун живет? – спрашивает.

– День пути, – слабым голосом отвечает гномик. – Только там не пройдешь – пупырчатых много…

Сомнительно? Виноват, товарищ старший лейтенант, что именно сомнительно? Ах в смысле: почему колдун в прошлый раз так быстро явился к Пинькову, если день пути?.. Трудно сказать, товарищ старший лейтенант. Видимо, по каким-то своим каналам. А может, просто рядом околачивался…

– В общем так, Голька, – говорит Пиньков (Голька – это уменьшительно-ласкательное от Голиафа). – Пойдем-ка мы к колдуну вместе. Я его про автомат спрошу, а ты всё, что мне рассказывал, ему расскажешь. Надо с этим бардаком кончать.

А сам уже изготовился гномика подхватить, когда тот в обморок падать начнет. И верно – зашатался гномик, но потом вдруг выправился, глаза вспыхнули.

– Да! – говорит. – Пойду! Должен же кто-то ему сказать всю правду о пупырчатых!

И – брык в обморок. А Пиньков уже руки успел убрать.

Оживил его по новой – и двинулись. А чего тянуть? Глазомер, быстрота и натиск! Поначалу гномик этот, Голиаф, дорогу показывал, а как тропки знакомые кончились – шаг, конечно, пришлось убавить, а бдительность удвоить.

Вышли в центральный овраг. Та же картина, товарищ старший лейтенант. Речка по камушкам банки ржавые перекатывает, о террасах-ступеньках одна только легкая волнистость склонов напоминает.

– Ну и куда теперь? – спрашивает Пиньков.

Оказалось – вверх по течению. Колдун, по слухам, живет в самом начале центрального оврага – бункер там у него, что ли…

И тут, товарищ старший лейтенант, вспомнил Голиаф, что банку-то они как в уголке тогда прикопали, так и оставили. Но не возвращаться же! Зашли-то далеко…

«Плохо дело, – думает Пиньков. – Дневной переход на голодный желудок – это уже не служба, а так, несерьезность одна…»

– Слышь, Голька, – обращается он к гномику, – а банку эту тебе на сегодня выдали?

– Что ты! Что ты! – Голька на него даже ручонками замахал. – Банка – это не на день. Это на неделю.

– Н-ни черта себе! – говорит Пиньков. – Выходит, за эту неделю ты уже все получил?