Вячеслав Рыбаков - Первый день спасения

– Вот так я стою, да? – объяснял один мужчина другому, разводя руками и даже приседая для образности. – А он выходит. Понимаешь? Ну просто в двух шагах. Лет пятнадцать ему, не больше того. Не, не больше. Белый-белый. И глазом смотрит. Только, стало быть, рубашонка на нем – ни тебе комбинезона, ни тебе маски.

– Ну, врать ты гора-азд, – насмешливо сказал второй мужчина, покрутив головой. Шланг его противогаза мягко мотнулся в воздухе.

– Да лопнуть мне! И так, стало быть, глазом посмотрел… и пошел. Будто я вошь какая, понимаешь? Я просто расплакался там, уж так мне обидно стало. Что ж это такое, думаю? Жил-жил, все как следует быть – и на тебе. Потом крикнул ему: что ж я, крикнул, по-твоему, что ли, вошь? А он, стало быть, идет себе. Даже не обернулся. Этак легко по склону: фык-фык-фык…

– Ой, плоха примета, ой, плоха, – шустро подковыляв со стороны, ввернула бабка, волочившая за собой едва не по песку чем-то набитую цилиндрическую молодежную сумку. – Какого дня дело-то было? А? Это важно какого дня. А?

– А я слышала, его повстречать – к добру, – приостановилась женщина с розовыми завязками на голове. – Я слышала, если его встретишь обязательно завтра дойдешь, куда он поведет, и проживешь потом долго-долго…

– Ну, бабы врать горазды.

– Да сами посудите. Какая от мальчика беда? Я его встречала с месяц назад, не так близко, правда. Вон как до той глыбы.

– Какого дня? А? Это важно.

– Так и то сестренка моя младшая – у ней ножки не ходят, – я прихожу, а она улыбается. Весь день улыбалась.

– Тоже радость какая, – пробормотал мужчина.

– Мне – радость, – ответила женщина, обернувшись к нему.

– А ты что ж, стало быть… тоже слыхала, что завтра-то?.. Что ли, тоже слыхала?

– А кто же не слыхал, – женщина пожала плечами. – Я только вот про сестренку думаю – как она-то пойдет. У ней ножки не ходят. Ну, как-нибудь до мальчикова дома донесу на руках, а там умолю, он что-нибудь придумает. Мальчик добрый.

– Ну, дочка, врать ты горазда, – насмешливо сказал второй мужчина, в то время как первый ухватил женщину за локоть, притянул к себе и шепотом засвистел под противогазом:

– А ты что ж… стало быть, знаешь, где дом?

– А что, ты не знаешь? По-моему, все знают, таятся только. У Корыта. Там озеро, на озере вилла… Ну, озера-то давно нету, да и вилла, верно, тоже… Говорят, там. Что, правда не слышал?

– Ну, мать, отрежут тебе язык, – пробасил второй.

Женщина засмеялась, махнув рукой.

– Ладно! Пойду я. Меня сестренка дожидается. У ней ножки не ходят, беда… Счастливо вам, – она, не оглядываясь, легко двинулась прочь.

Далеко в пустыне, за барханом, который ветер намел над руинами ратуши, стояли двое военных. На них были металлизированные, отливающие ослепительным серебром комбинезоны спецназначения и компактные изолирующие противогазы последнего образца. Один – повыше и помоложе – равнодушно прислонился спиной к перекошенной каменной плите, закопченной давним пожаром, увязшей в наносах, – огрызку массивной стены собора двенадцатого века, недоглоданному моментом ноль. Второй, грузный, выдвинувшись из-за плиты, смотрел в бинокль, плотно прижав обрезиненные окуляры к стеклу шлема. Автомат мирно торчал у него за спиной.

– Одиночка, – сказал он и опустил бинокль. – Нормально. Будет у меня наконец комплект фигур. Прыщавец воду просил… – Отступил на шаг за плиту, поправил немного сползший ремень автомата. – На кой ляд недоноску вода, а? Самогонку он гнать наладился, что ли?

Высокий презрительно пожал плечом.

– Жалко будет агрегат бросать, если завтра куда уйдем.

– Возня это, возня, – со скукой сказал высокий и сложил руки на коротком десантном автомате, висящем поперек груди. Грузный весело хмыкнул.

– Вот такой я простой мужик. Шахматушки люблю. А ты, сверхчеловек долбаный, вообще ничего не любишь.

Высокий, не отвечая, нагнулся и поднял с земли металлический, чуть погнутый прут – видимо, обрывок арматуры с каких-нибудь развалин. Несколько раз легко похлопал себя по герметическому упругому сапогу с армированным носком. Грузный косился неодобрительно.

– А если я как старший в патруле твои упражнения запрещу? – спросил он.

Высокий насмешливо вздохнул.

– Занимайся уж шахматушками, – снисходительно произнес он затем. – А я… я человеком хочу чувствовать себя, понимаешь? Воздействовать! Жизнь плесень планет! Она мне не по душе. Я…

– Я, я, – занудным голосом передразнил его грузный. – Головка от… он произнес неприличное слово. – Экий ты… – помедлил, выбирая, как сказать, – с идеалами. Верно, три университета кончил? Или папа – адмирал?

Когда женщина с розовыми завязками на голове миновала бархан, сверкающие фигуры выступили ей из-за стены навстречу молча и просто. Женщина сразу остановилась, не пытаясь ни бежать, ни звать на помощь. Летел шелестящий песок, ветер стонал среди обломков на вершине.

– Миленькие… – робко, едва слышно пролепетала женщина, обманутая спокойствием военных. – Ой, да я что хотите!.. Вот! – она сама поспешно вытащила из-за пазухи так тщательно упрятанный пакет. – Водички только оставьте… немножко. Сестренка у меня…

Протянутая с пакетом рука дрожала в тишине. Высокий не спеша зашел женщине за спину и вдруг наотмашь, изо всех сил стеганул ее прутом. Удар кинул женщину в песок, выбив жуткий вскрик из ее легких; высокий, раздувая ноздри, страстно вздохнул.

– Опять, – пробормотал грузный. Перегнувшись через собственный живот, он подцепил отлетевший в сторону пакет. Отдуваясь, распрямился. – Все-таки вихнутый ты.

Женщина, всхлипывая и захлебываясь, беспомощно ворочалась на песке прут перебил ей позвоночник. Высокий стоял над нею, наблюдая и впитывая. Затем пнул носком сапога.

– Бутылку не разбей, – сварливо сказал грузный. Высокий ногой перекатил хрипящую женщину лицом вверх.

– Забирай свою бутылку, – ответил он невнятно, его голос взволнованно трепетал. Грузный снова нагнулся, пыхтя, запустил руку за клапаны балахона.

– Грудь, – сообщил он. Покопался. – Ага, вот… Коровища! – почти с обидой воскликнул он, вытаскивая бутылочку. – Заткнуть не могла как следует! – Встряхнул, посмотрел на просвет. – Чуть не половина вытекла… Тьфу! – На ходу забивая пробку поплотнее и от негодования мотая головой, он отошел шагов на семь и сел, в то время как высокий распалялся все более и сам пристанывал при всяком ударе. В заходящемся вое пролетало скомканное: "Родненькие!.. Сестренка…"

– Ну, порезвился, и будет, – громко сказал грузный потом. – Давай доколачивай. Все-таки это, – он неопределенно шевельнул ладонью, противозаконно.

Высокий, набычась, глянул на него налитыми кровью глазами.