Р Подольный - Восьмая горизонталь

- Давно умер, ведь прошло уже почти два столетия...

- Ну да, ну да, ты же мне снишься... А я предложил этому лекарю дуэль на свой лад. Каждый дает другому изготовленный им самим яд - не зря же мы оба врачи, и победит тот, кто сумеет найти противоядие... Ладно, мне было приятно вспоминать прошлое, поэтому давай расстанемся без обиды. Наверно, уже утро. Пора просыпаться.

- Одну минуточку! Скажите, какого великого человека учил Альтотас до вас?

- Ты слишком много хочешь знать, мой юный друг. Видишь, к чему меня привела та же страсть? Ах, добрые советы, добрые советы... Они всегда бесполезны. Мой покойный друг Юлий Цезарь слышать ничего не желал про мартовские иды... Ты улыбаешься? Вон! Я окончательно просыпаюсь.

Проснулся-то, конечно, я, Рюрик Варзин. В самолете, возвращавшем меня в Москву.

3. ЗА СОБСТВЕННЫМИ ОШИБКАМИ

- Что вы кончали, юноша? - седой толстый человек утомление раскинулся в кресле, предварительно бросив на стол перевод рукописи Альтотаса. Он был академиком, а я журналистом, и я был вдвое моложе его, потому стерпел и не очень понравившийся мне тон вопроса и обращение "юноша", давно уже неуместное.

- Исторический факультет пединститута, Михаил Илларионович, - ответил я.

- Чему же вас там учат, на вашем факультете, что вы не можете понять, о ком здесь идет речь! Двадцатилетние физики сейчас знают больше своих академиков, а историки... Эх!

- Да я ведь давно не историк, Михаил Илларионович.

- Юноша! Историк не профессия, даже не призвание. Историк - это способ мышления и сумма знаний. Я знаю историков-физиков, историков-врачей, историков-поэтов. Смею вас заверить, это не худшие среди физиков, врачей и поэтов.

- Михаил Илларионович, но ведь вы все-таки академик и специализируетесь по истории науки. Не мудрено, что для вас тут нет загадки. А уверены ли вы, что ваши дипломники разгадают тайну рукописи?

- Дипломники?! Минутку, юноша. - И академик нажал кнопку на столе. В дверях появился секретарь.

- Будьте добры, Анна Митрофановна, доставьте сюда Юру Колесничука. Того, со второго курса.

...Я бы вообще принял этого Юру в лучшем случае за девятиклассника. Он был Так юн, что я ловил себя на желании начать обращенную к нему фразу со слова "мальчик". Он был так худ, что еще немножко - и костюму было бы не на чем висеть. Он был так застенчив... Впрочем, не успел я подыскать сравнение, как это у него прошло.

Текст перевода Юра проглотил почти молниеносно.

- Юрий Иванович, - обратился к нему академик, - вот юношу интересует, о ком тут идет речь.

- Простите, - ответил Юра. - Кто именно интересует нашего уважаемого гостя?

- Делатель золота, - сказал я.

- О, это же ясно. Исаак Ньютон.

- Видите? - засмеялся академик. - И в дипломниках-то нужды не было. Обошлись второкурсником!

- Может быть, не совсем обычным второкурсником? - спросил я, насколько мог ядовито.

- Может быть, может быть. Я позвал того, кто особенно интересуется алхимией.

- Но разве Исаак Ньютон занимался алхимией?

- Эх, юноша, юноша! Ответьте-ка ему, Юрий Иванович.

- Еще как занимался! Почти целиком пять лет отдал. Шуточки!

- Он что-нибудь написал об этом?

- Ничего, - забасил академик. - Не тот человек! Сэр Исаак по двадцать и тридцать лет не публиковал своих настоящих открытий. Все удостовериться хотел. А тут открытий быть не могло.

- Почему же не могло, Михаил Илларионович? Может быть, он просто не успел или не захотел их опубликовать?

- Это говорите вы, Юрий Иванович? А еще солидный человек. Ах, Юрий Иванович, ну какие же открытия в алхимии можно сделать в конце семнадцатого века? Она уже изжила себя, она уже прошла. Великий Ньютон не мог этого не понять.

- А если он понял что-нибудь другое, Михаил Илларионович? - Юра окончательно повернул фронт против своего учителя. - Он ведь начал интересоваться алхимией в расцвете сил. Вспомните его письмо к Астону.

- Какое письмо, Юрий Иванович? Что-то запамятовал.

Мальчик (виноват, студент) вскинул руку и начал читать наизусть: "Если Вы встретитесь с какими-либо превращениями веществ из их собственных видов, как, к примеру, железа в медь, какого-нибудь металла в ртуть, одной соли в другую или щелочь и т.д., то обращайте на это наибольшее внимание, так как нет опытов в философии более проясняющих и обогащающих, чем эти".

- Причуда гения, - сердито сказал старик, - вы же знаете, Юрий Иванович (меня он теперь полностью игнорировал), Ньютон занимался и богословием тоже. Сделаете ли вы из этого вывод, что богословие стоит изучать?

- А вы должны были бы помнить, Михаил Илларионович, - студент переходил в решительную атаку, - Ньютон ничего не делал плохо. В Кембридже сегодня студенты-теологи проходят его комментарии к Апокалипсису. Англиканская церковь, Михаил Илларионович, считает Ньютона своим видным богословом.

- Это-то верно, - неохотно согласился академик. - Хотя кое-какие взгляды были у старика явно еретическими.

- Ну вот, так почему бы Ньютону не изготовить золота?

- Да потому, что это невозможно. Нынешняя физика запрещает.

- Мы-то с вами историки ж должны прежде всего обращаться к своей науке. Вам все ясно в истории Раймонда Луллия, Михаил Илларионович?

- Нет, я же вам говорил об этом на семинаре.

- Простите, - я позволил себе вмешаться, - а что случилось с Раймондом Луллием?

- А! - академик отмахнулся от меня, потом смутился собственной невежливостью и скороговоркой сообщил: - Он добыл для своего короля чертову уйму золота, и никто никогда не знал и теперь не знает откуда. Сам он, естественно, ссылался на философский камень...

И старик снова повернулся к студенту:

- Мало ли в истории загадок. Но чудесами их объяснять не надо. Вы еще так молоды, мой друг, вам свойственно увлекаться...

- А что вы скажете о наследстве Ньютона, Михаил Илларионович? Не слишком ли оно было большим?

- Все это давно подсчитано, Юрий Иванович. Сэр Исаак получал за заведование монетным двором сначала тысячу фунтов стерлингов, потом две. Огромные деньги по тому времени! А жил строго, скромно, этакий типичный британский старый холостяк. Мог он, мог сэр Исаак накопить эти двадцать или тридцать тысяч фунтов - склероз у меня, не могу вспомнить точную цифру.

- Тридцать две тысячи фунтов. И давайте подсчитывать точно. Первые три года службы в монетном дворе Ньютон получал 750 фунтов стерлингов в год. Не так-то много. Следующие двадцать шесть лет - пока он не передал фактически свою должность мужу племянницы - его жалованье составляло полторы тысячи фунтов стерлингов.

- Юрий Иванович, теперь не точны вы. Исследователи прикинули, что доходы Ньютона достигали двух тысяч фунтов в год.

- Что ж, приму и это, хотя не очень верю в данную цифру. Итак, за двадцать шесть лет Ньютон получил 52 тысячи фунтов, а истратил только 20. Откладывал больше шестидесяти процентов жалованья в кубышку! Не верю. И жил он не так уж экономно - помните, сколько у него было родственников? Взять хоть Кондюиттов, он ведь им помогал.